Хотя у меня был довольно-таки большой опыт общения с подобными структурами (да чего там ерундой страдать – я сам был частью этой структуры), но повестка слегка вывела из равновесия. Все-таки, в двадцать первом столетии повестка из ФСБ не воспринимается как нечто страшное, хотя предварительно мы стараемся созвониться. Если человек действительно нужен, то повестку ему не шлют. Позвонить в редакцию газеты невозможно технически. Я уже узнавал – на весь город всего двадцать номеров, уже разобранных разными учреждениями. Все-таки, Череповец одновременно и губернский, и уездный центр и всяких «шарашкиных контор» в нем много. Мы уже давненько просим, чтобы редакция получила собственный телефон, нам обещают, но приоритет отдается военным.

Стало быть, позвонить не могли. А так… Пришли бы, взяли под белы рученьки. Но перед Советской властью я ни в чем не провинился. Если подумать, то целый продотряд спас. Кузьма, не побоявшийся доложить начальнику продотдела о своем самоволии, решил искупить вину кровью и ушел на чехословацкий фронт. (Меня до сих пор удивляло такое название, но потихоньку начал привыкать.)

И еще меня утешало то, что в правом верхнем углу повестки имелась резолюция «Не возр.» и подпись «Тимох.». Стало быть, товарищ Есин, прежде чем пригласить меня на беседу, согласовал приглашение с Иваном Васильевичем Тимохиным. А почему? Единственная причина приглашения (если это приглашение, а не завуалированный приказ!), которая мне приходила в голову – это то, что меня могут пригласить на работу в Чрезвычайную комиссию.

Сказать откровенно – чего-то подобное я и ждал все это время. А сколько я здесь? Попал в конце марта, теперь июль. Три с половиной месяца ждал, но втайне надеялся, что пронесет.

Есин не походил на начальника губчека, выбившегося в большие начальники из рабочих. Ему бы положено носить рубашку с косым воротом, а поверх нее какой-нибудь долгополый пиджак и иметь густые усы. Но Николай Харитонович был одет в костюм-тройку, из под которой выглядывала белоснежная рубашка, прикрытая галстуком. Ни усов, ни бороды не носил, напротив – был идеально выбрит. И обращался ко мне не «товарищ Аксенов», а на «вы» и по имени-отчеству. Я бы даже решил, что передо мной действующий преподаватель вуза, или врач, а не чекист с рабочим стажем. Правда, дело немного портила правая рука товарища Есина – мизинец и безымянный пальцы росли криво, словно их отрезали, а потом неудачно пришили.

– Владимир Иванович, как вы оцениваете современную ситуацию в Советской России?

«Интересно, он действительно интересуется моим мнением, или это экзамен?» – подумал я, а вслух спросил:

– Вы имеете в виду – внутреннюю политику или внешнюю?

– А вы сегодня сможете разобраться, где заканчивается внешняя, и начинается внутренняя? – усмехнулся начальник губчека.

В принципе, можно и поспорить, но, по сути, Николай Харитонович прав. Сегодня (а только ли сегодня, а спустя сто лет, в мое время?) внутренняя политика так переплетается с внешней, что отделить одну от другой, невероятно сложно.

Я слегка картинно развел руками, потом принялся излагать: