Я тоже не удержался, чтобы не внести свои «семь копеек», сообщив, что в учительской семинарии Закон Божий вел батюшка, очень похожий на нашего редактора, а вообще, мерить человека с точки зрения социального происхождения – это не по большевистски и, это попахивает скрытым оппортунизмом и ревизионизмом в духе бывшего товарища Каутского.

Каюсь, о Карле Каутском я только слышал, да и то, в те далекие годы, когда в вузах существовал такой предмет, как История КПСС, по которому у меня была твердая «четверка», хотя почти все однокурсники получили «три». Услышав о ревизионизме, редактор вскипел и заявил, что в редакции не место не только бывшим священникам, но и некоторым контуженным солдатам.

Не знаю, откуда он узнал о моей контузии (хотя, возможно она и было, не помню), но я вскипел. Поначалу хотел выкинуть редактора в окно, или спустить его с лестницы, сумел сдержаться, а лишь назвал его «тыловой крысой», отсиживающейся в ссылке, вместо того, чтобы агитировать солдат на фронте и, что таких мы топили в сортире в октябре семнадцатого.

Все закончилось тем, что наш редактор убежал. Возможно, жаловаться. Ну, посмотрим.

Похоже, жалоба товарищи редактора на трудовой коллектив вверенной ему газеты последствий не имела. Кому мог наябедничать Михаил Иванович? Только самому Тимохину, потому что «Извѣстія Череповецкаго Совѣта» печатный орган исполнительного комитета, и Иван Васильевич у нас самый главный. Но наш советский губернатор редакцию знает гораздо лучше, чем недоучившийся студент, потому он… Да, а что именно он сделал? Не знаю, но, как мне кажется, редактор сам был не рад, что пошел к председателю, потому что с тех пор он вообще не лез в газетные дела, а лишь проводил ежедневные оперативки, внимательно слушал наши предложения и кивал, а потом читал материалы и подписывал номер в печать.

Нас такой расклад вполне устраивал, а выпускать газету мы могли сами, без редактора. А наш Михаил Иванович, неожиданно для нас, вдруг нашел себя в качестве великолепного снабженца. Для начала, он поменял в редакции мебель, заменив столы, изъеденные жучками на более крепкие, а расшатанные табуреты на венские стулья. Но самое главное – он сумел раздобыть целый вагон бумаги! Разумеется, пришлось делиться с вышестоящими инстанциями, но газета могла выходить регулярно. По подсчетам товарища Виноградова, «Извѣстія Череповецкаго Совѣта», запаса должно было хватить на полгода.

Мы не знали, где наш редактор раздобыл такое богатство (не мебель, ее-то он получил на распределительном складе), а бумагу. Да за такой подвиг мы были готовы простить Михаилу Ивановичу все его дурости, что он причинил нам в первые дни своего пребывания и называть его «самым главным редактором».

Работа шла, а сегодня я был занят тем, что готовил к печати телеграмму, поступившую в Череповец. Ее нам только что доставили из исполкома, и приказали срочно дать в печать. Собственно говоря, моя подготовка сводилась к тому, что я разрезал телеграфную ленту на кусочки, а потом приклеивал ее на лист бумаги. Получилось красиво!