Прокурорская часть геббельсовцев более информирована и за эти изыскания шипит на бедного ополяченного «историка»: «Что касается датировки записки Берии Сталину с проектом решения, которую предлагает Н.С. Лебедева (3 марта 1940 г.), то она не может считаться «абсолютно» доказанной. Направленные 2—3 марта Сопруненко руководству данные не полностью совпадают с приводимыми в ней. Копия документа с единственной фразой о передаче Берии Сталину служебной информации для Особого совещания не содержит сведений о том, к какому делу этот документ относится. Можно говорить лишь о рабочей гипотезе».[540]
Отсюда следует, что Лебедева определила дату «письма» не по номеру, что я сделаю позже, а по ссылке на этот номер в другом документе, причем в нем внятно было написано, что реальное письмо Берии содержало информацию не о «тройке», а об Особом совещании. Но интересен вопрос, почему прокурорские геббельсовцы так недовольны тем, что Лебедева пытается уточнить дату письма? Почему им надо, чтобы оно датировалось словами «не позже 5 марта»?
В «письме Берии» список офицеров по званиям дан укрупненными строками, а в приведенных справках от 2 и 3 марта – подробно. Давайте в этих справках тоже укрупним строки (просуммировав соответствующие числа) и посмотрим, что получится.
Из сравнения чисел в этой таблице безусловно следует, что «письмо Берии» было подготовлено на основании данных справки УПВИ от 3 марта. А то, что Сопруненко готовил точно такую же справку с ориентировочными данными 2 марта, говорит о том, что справку о численности офицеров в лагерях (на 1 марта) он мог подготовить только к вечеру 3 марта (не буду объяснять, почему это так, чтобы не перегружать текст). Но в «письме Берии» содержатся и данные ГУЛАГа, и тюремного управления, и тот, кто их обрабатывал и суммировал, скорее всего, делал это уже 4 марта. Следовательно, «письмо Берии» могло быть подписано 4—5 марта. То есть первоначальная датировка этой фальшивки была в принципе правильной.
Но тут возникает второй вопрос. 4—5 марта это письмо зарегистрировано в НКВД, но нужно было дождаться спецпочты, эта почта должна была сдать письмо в экспедицию ЦК, там оно должно было полежать, пока его вскроют и зарегистрируют входящим номером, затем оно должно было полежать, пока его заберет помощник Сталина, затем Сталин должен был найти время его прочесть, ознакомить с ним остальных секретарей, они должны были решить рассмотреть его на Политбюро и это письмо поставить в очередь его (Политбюро) вопросов.
Можно оценить, сколько дней реально занимала в те годы эта процедура. 5 апреля 1940 г. Берия посылает проект Постановления СНК, и его рассматривают 10 апреля, т. е. через 5 дней. 28 июня 1940 г. Берия посылает письмо о советских пленных, возвращенных из Финляндии. На заседание Политбюро 29 июня оно не попадает, 1 июля – тоже, 2-го – тоже и лишь 3 июля этот вопрос рассмотрен Политбюро[541]. То есть опять 5 дней от подписания до рассмотрения.
Таким образом, если «письмо Берии» было подписано 4—5 марта, то оно могло попасть на рассмотрение Политбюро только 9—10 марта. А по геббельсовской брехне, Политбюро рассмотрело его 5 марта. Письмо, исходные данные для подготовки которого были готовы не ранее 3 марта, 5 марта на Политбюро не попало бы, и это доказывает его фальшивость. Почему прокурорские геббельсовцы и недовольны тем, что Лебедева пытается уточнить дату – эта дата их разоблачает: дашь дату 3 марта – письмо не успевает дойти до Политбюро, дашь дату раньше – не позволяет справка Сопруненко от 3 марта.