– Все это лишь гипотеза, – сказала Ева.

– Вы же сами предположили возможность контакта. В результате чего и возник видоизмененный образец.

– Да, но я… я как-то вовсе не думала о живом человеке.

– Вот что, надо еще раз допросить того парня-студента, – Август что-то прикидывал в уме. – Клочков его фамилия. Пусть вспомнит во всех деталях – как выглядело то, что они видели в Ховринской больнице. На что хоть это было похоже.

– А при чем тут Ховринская больница? При чем вообще тут Рюрик? – тревожно спросил Мещерский. – Вы что, считаете, что он жив?

Совещание у начальника главка полковник Гущин выдержал стоически. Сделал обстоятельный доклад по результатам дела, хотя хвалиться особо пока нечем, однако и сложа руки оперативная группа тоже не сидела и не сидит.

Когда все закончилось, он вздохнул с невероятным облегчением и сразу, боясь, как бы его опять не задержало какое-нибудь ЧП в главке, на служебной машине отправился в экспертно-криминалистическое управление.

Он давно уже хотел сам лично побеседовать с экспертами-криминалистами о тех выводах, которые сделали они.

В ЭКУ он отправился прямо к своей старой приятельнице (и в оные годы предмету сердечных мук и нежных симпатий) Лидии Борисовне Колмановской – тоже полковнику, заведующей лабораторией специальных исследований.

Об их старом романе в главке знали, но было это давно, когда Гущин только-только перешел в область с Петровки, а Лидия Борисовна, окончив аспирантуру, аттестовалась и надела форму с погонами.

Она так и не вышла замуж… А Гущина она на пике их бурного служебного романа выгнала вон, узнав, что, помимо официальной семьи и законной супруги, он имеет также вторую семью в подмосковном Новом Иордане, где его любовница только-только родила ему пацана.

Сыну теперь стукнуло двадцать пять, а значит, много воды уже утекло, но сердце… Надо признаться, что толстый, лысый, старый (в глазах Кати) полковник Гущин ехал в ЭКУ к предмету своих прежних воздыханий с опаской и душевным трепетом.

На совещаниях они, конечно, встречались с Колмановской и по делам контактировали.

И каждый раз сердце Гущина екало. Лида Колмановская… не тебя ли я пропустил в своей жизни, не ты ли могла быть той единственной, да вот не стала?

– Что кряхтишь? Спина, что ли, болит? Радикулит? – безжалостно осведомилась Лидия Борисовна – полная цветущая брюнетка в белом халате, благоухающая духами «Герлен», с крохотными алмазными сережками-гвоздиками в ушах, сверкавшими гораздо менее ярко, чем ее черные очи.

Гущин зашел в ее лабораторию, вежливо постучав, а садясь в кожаное вертящееся кресло у стола с мониторами компьютеров, и правда закряхтел.

– Сидячая работа у меня, Лида. Сутулишься, горбатишься за столом в кабинете. Вот к тебе на часок вырвался.

– Осчастливил. Спортом надо заниматься в твоем возрасте. – Лидия Борисовна окинула взглядом оплывшую фигуру своего бывшего, который, между прочим, был моложе ее на полтора года. – Я вот хожу на занятия йогой и отлично себя чувствую.

– Некогда мне по йогам, – Гущин решил заявить о своей полной капитуляции. – И зачем тебе йога? Хорошеешь с каждым днем. Глазам больно смотреть, такая красота в тебе.