— Мил, ты дома? — позвонила она подруге, понимая что не выдержит сейчас одиночества.

— Ты приехала?

— Милка, что у тебя с голосом?

— Ты где?

— Еду домой. Хотела к тебе зайти.

— Да, Лилечка, приезжай, ты мне так нужна!

— Милка, что случилось?

— Приезжай, не хочу по телефону!

Так, сказала себе Лиля, придется спрятать свою любовь в карман. У Милки что-то стряслось.

Милка выглядела ужасно. Опухшие от слез глаза, отекшее лицо, красный нос.

— Господи, что с тобой? — ахнула Лиля.

— Финита ля комедиа!

— Что?

— Ванька с собой покончил!

— Как? — похолодела Лиля.

— Вот так. Отравился. На даче. Это я виновата.

— Мил, да при чем тут ты?

— Может, если б я его не выгнала…

— Погоди, когда это случилось?

— Сегодня, кажется.

— Откуда ты узнала?

— Мне какая-то баба позвонила… час назад.

— А милиция?

— Что милиция?

— Милиция к тебе не приходила?

— С какой стати? Мы же не расписаны были.

— Все равно… Странно, очень уж на Ваньку твоего непохоже… По-моему, это последний человек, который может с собой покончить… А как же его мать?

— Откуда я знаю? Мы с ней не дружили, мягко говоря… А Ванька, сказали, запил, когда я его прогнала.

— Кто сказал?

— А та баба, которая звонила.

— Странно все… Слушай, а может, его отравили? Просто инсценировали самоубийство? Ты в морге была?

— Кто ж меня туда пустит? Да и вообще… Кому он нужен?

— Он записку предсмертную оставил?

— Откуда я знаю… Меня как кирпичом по мозгам ударило. Я совершенно растерялась…

Лиля почему-то не верила, что Ванька действительно покончил с собой. Либо его убили, либо…

— У тебя есть телефон его матери?

— Я не буду ей звонить. Она во всем обвинит меня! Мне бы только узнать, когда похороны… Господи, ну застала я его с бабой… Ну дала бы в морду… Ну, даже выгнала бы, но не насовсем, а так… Господи, неужели он так меня любил… Я даже и подумать не могла… Я ведь тоже его любила, но он же мужик, они все изменяют… Ну стерпела бы, подумаешь, цаца, изменили ей… А он слабый… мало ли, может, та девка ему навязалась, а он не устоял…

— Ну да, она его изнасиловала на твоем кресле…

— Лилька, не надо цинизма в такой момент. Это как же надо любить, чтобы с собой от любви покончить.

— Дай мне все-таки телефон его матери.

— Зачем?

— Надо!

— Зачем?

— Я узнаю, когда похороны…

— А если ей еще не сообщили? Ты соображаешь?

— Ну конечно! Бывшей сожительнице сообщили, а матери нет? Кто ж это такой чувствительный, хотела бы я знать?

Мила вдруг подняла глаза на подругу. Взгляд ее стал осмысленным.

— Ты что, думаешь…

— Я думаю, что тебе через час сообщат, что его вовремя нашли и откачали…

— Ты думаешь, он жив?

— Мил, голову на отсечение не дам, но…

— То есть, это инсценировка? С целью меня разжалобить?

— Мил, давай сначала мы все-таки хоть что-то узнаем. Тебе сказали, что он умер? Такая фраза была?

— Погоди, я сейчас вспомню. Позвонила баба, плачущим голосом. Спросила Людмилу Андросову, я говорю, это я. Тогда она начинает рыдать в трубку и что-то бормочет: «…Ваня, Ванечка…» Я испугалась. Говорю, что с ним? А она: «Это он из-за вас, он яд принял…» Я заорала: «Какой яд?» А она так злобно: «Мол, вскрытие покажет». Я кричу: «Где он, в какой больнице», а она мне: «Это вы виноваты! Вы его погубили. А потом трубку бросила.