— Почему же, в чем дело? Кто-то умер?
— О, нет, намного лучше. Грампс им попалась.
— Попалась… Куда попалась? Кому попалась? Кто такие «они»?
— Ну, Канцелярия же! Я всегда имею в виду Канцелярию, когда говорю «они». Я не хочу произносить лишний раз это слово — я слишком сильно «Их» боюсь. Меня могут заставить «давать объяснения», а потом возьмут да и запрут — так часто случается с теми, кто «дает объяснения». Вот с Грампс, например. Сейчас она «дает объяснения», а потом ее наверняка запрут. Когда она выйдет — если она вообще когда-нибудь выйдет — то, полагаю, в будущем станет избегать общения с Канцелярией. Слишком уж они друг другу понравятся — и слишком богатый опыт общения у них будет…
— Ради всего святого, о чем вы говорите, Мария?! Что случилось с миссис Грегсон? — (таково было настоящее имя Грампс).
— Что ж, как вы помните, один из моих опекунов, вернее сказать — жена одного из моих опекунов назначила ее моей компаньонкой, но мой другой опекун хотел назначить кого-то другого. И вот через восемнадцать месяцев он отправился в суд и заявил, что Грампс «не является подходящей особой». Ну, то есть Грампс — неподходящая особа, понимаете? Она чуть в обморок не упала, когда услышала, и поклялась, что если переживет это все, то и на милю ко мне не подойдет — и к любой другой воспитаннице тоже, даже если та будет из приюта. Я сказала, что ей надо быть поосторожнее, иначе ее обвинят в «неуместном презрении», это ее еще больше перепугало, она едва разговаривала, пока не уехала вчера вечером. Бедная Грампс! Думаю, сейчас она сидит на хлебе и воде… впрочем, если будет вести себя с вице-канцлером хоть вполовину так же неприятно, как со мной, то не думаю, что они задержат ее надолго. Она изведет судей, тюремщиков и тюремные стены, она выест им мозг из костей, и тогда они ее выпустят. Ах! Звонят к ланчу, а ни одна тля еще не убита! Ну, неважно, убью их завтра. Страдания Грампс в застенках стали бы невыносимы, знай она, что мы собираемся на ланч вдвоем. Ну же, Филип, пойдемте скорее, иначе котлеты остынут, а я ненавижу холодные котлеты!
С этими словами мисс Ли поспешила к дому, а смеющийся Филип последовал за ней — теперь он снова выглядел весьма привлекательно.
Марию Ли вряд ли можно было назвать красавицей для ее возраста — а было ей 18 лет — но она являла собой прекрасный образец английской девушки, живущей в деревне: свежая, как роза, звонкая, как колокольчик, наделенная живым умом и доброжелательная ко всему миру. По сути дела, она была типичной и яркой представительницей того класса англичанок, который и делает английский средний класс тем, что он есть: одним из самых достойных и здравомыслящих в мире. Филип, следуя за Марией, думал о том, что она очаровательна. Кроме того — поскольку он принадлежал к роду проницательных Каресфутов — думал он и о том, что Мария Ли должна унаследовать доход полторы тысячи в год, что совершенно не умаляло ее прелести.
Котлеты были превосходны, Мария съела три штуки и все время мило шутила насчет покинувшей их Грампс; любой, не знакомый с обстоятельствами, слушатель решил бы, что эта достойная дама вполне заслуживает вызова в суд. Филип был не так безоблачно весел — его угнетали воспоминания о случившемся утром и опасения по поводу грядущего…