В мае, когда стали назревать фолклендские события, Опарков приказал подводной лодке «У-300» загрузить на борт «энергетические решетки» Бенжера и ждать его приказа о выходе в море. И пока англичане готовились к войне и эскадра адмирала Вудворта шла к Фолклендским островам, пока маршал Опарков выжидал решительный момент, а Галя Опаркова, отчаявшись дождаться мужа, завела себе очередного молодого любовника-студента, в Балтийске медлительная, волоокая, пахнущая яблоками двадцатилетняя официантка Таня каждую ночь молча приходила в гостиничный номер Ставинского и тихо, без слов снимала в эти ночи нервное напряжение Ставинского – он боялся, что в любой момент из Генштаба может прийти радиограмма, отменяющая поход или отзывающая его в Москву. Как истинно русская женщина, Таня врачевала нервозность Ставинского своим телом.

Впрочем, такими ласками награждают подводников перед морским походом все их подруги. Поскольку ни один из членов экипажа не знает заранее точную дату отплытия, то каждая ночь, проведенная в эти дни с женщиной, кажется им последней и превращается в самую пылкую и самую ласковую. Сухопутные крысы – те, которые не уплывают от своих подруг на полгода, отрезая себя от мира стальным панцирем лодки, режимом радиомолчания и многометровой толщей океанских вод, сухопутные крысы, которые по утрам прощаются с женой или любимой до обеда или в крайнем случае до ужина, – эти сухопутные крысы не знают тех ночей, которыми провожают подводников женщины. И поскольку автор сам принадлежит к многомиллионному племени сухопутных крыс, он не берется описывать эти ночи…

Небольшая вибрация шла по корпусу «У-300» – напряженно, но еще далеко не на полную мощность работали атомные двигатели лодки. Эта вибрация сливалась с нервной дрожью Ставинского – он до последней секунды ждал, что маршал Опарков отстранит его от похода. Но видимо, старик Опарков по-своему оценил стремление зятя «проветриться недели две-три в море» – пусть проветрится, пусть соскучится по жене, а когда вернется – больше любить будет.

– Колотит, товарищ генерал? – спросил Ставинского 33-летний замполит Василий Донов. Его круглое вятское лицо светилось хитроватой крестьянской насмешкой.

Ставинский не успел ответить – прозвучал голос капитана Гущина:

– Загрузить цистерны основного балласта! Погружение!

Нос лодки стал медленно зарываться в фосфоресцирующую при лунных бликах воду.

– Все, товарищ генерал, – сказал Ставинскому Донов. – Делайте последние вдохи свежего воздуха, и пошли вниз. Погружаемся.

Ставинский с облегчением вздохнул. Через минуту-две лодка уйдет под воду и прервет радиосвязь с берегом. По разработанному в Генштабе плану операции лодка до подхода к границе шведских территориальных вод в целях конспирации переходит на режим радиомолчания. И теперь ничто – или почти ничто? – не сорвет его плана побега. Теперь только этот назойливый Донов будет действовать ему на нервы – то ли своим партийным нюхом чует в Ставинском что-то не то, какую-то партийную чужеродность, что ли? Со всеми остальными офицерами «У-300» в ходе подготовки к походу у Ставинского сложились простые и даже приятельские отношения. Молодые, в сущности, офицеры, тридцатилетние, все с высшим военно-техническим образованием, они были классными специалистами своего дела, и это избавляло их от необходимости заискивать перед начальством или самоутверждаться в глазах нижних чинов за счет офицерских привилегий или офицерского хамства. Они вообще были на ты с матросами, и матросы были с ними на ты – совсем как в израильской армии…