Но я же не невидимка, черт возьми! У меня есть тело, мышцы, кости! Тогда почему эта тетка со своей мерзкой шавкой делает вид, что меня не существует? Я решаюсь окликнуть их, но они сворачивают в тупик.

Я иду следом, но они уже исчезли. Испарились. Я глазам своим не верю. Они не могли никуда уйти. Может, они вошли в один из этих пустых домов? Я не успеваю больше ни о чем подумать. Позади меня только что прошел мужчина с дипломатом. Я бегу к нему: не может быть и речи о том, чтобы дать ему ускользнуть. Он стучит в дверь, собирается войти, но я хватаю его за запястье. Дверь открывается, он пытается войти, не обращая внимания на мою хватку. Я сжимаю сильнее, он крепче меня и легко втягивает меня внутрь. Дверь за нами сама собой закрывается. Я оказываюсь в пустом, лишенном какой-либо жизни пространстве. Вдруг мужчина в шляпе резко останавливается, словно обесточенный робот: слегка расставив ноги и свесив руки вдоль туловища. Спиной ко мне и по-прежнему с портфелем в руке.

Сбитый с толку, я перемещаюсь, чтобы он оказался ко мне лицом. И едва не теряю сознания. Лицо у него белое, без носа, без глаз и без рта, напоминает туго надутый воздушный шарик. Я тычу в него пальцем – что-то мягкое, вроде резины. Сняв с него шляпу, я понимаю, что черепная коробка отсутствует. А под костюмом нет никакого тела. Только ладони и ступни – ни рук, ни тела, ни ног. Он не живой. Он…

Персонаж, собранный из разрозненных частей.

Я, завывая, бегу к оврагу. Я неспособен принять то, что начинаю осознавать. Я уже на той улице, где обнаружил отпечаток окровавленной ступни, но, вместо того чтобы, как в первый раз, спуститься в реке, я сворачиваю влево, в ту часть, которая вновь поднимается и огибает деревню. К тому, что не было предусмотрено. И там, через несколько метров, улица внезапно прерывается. За ней нет ничего, кроме пустоты или, скорее, белизны чистого листа… Отсутствие мира, пейзажа. Небытие. Как в домах. Как повсюду, куда я пойду не по рельсам, которые некто нарисовал для меня. Я мчусь к своему шале. Опыт небытия продолжается и в лесу. Стоит мне сойти с дороги, ведущей от моего жилища к деревне, стоит мне миновать несколько рядов деревьев и направиться туда, куда мне не следовало бы ходить, как все исчезает, ничего нет.

Рухнув на колени, я в слезах прикасаюсь к своему лицу. Ощущаю веки, горбинку носа, носогубную складку.

Небо такое черное – чернее туши, все тот же проклятый цвет несмываемой туши, – а окна в деревенских домах такие грязные, что мне никогда не удавалось увидеть в них свое отражение. Может, у меня тоже белое лицо?

Я знаю, что там, куда я иду, в декорациях из папье-маше, я не найду ни одного зеркала. Потому что окружающий меня мир – это всего лишь гигантская декорация.

Декорация комикса.

А я, наверное, один из его персонажей.

Вернувшись в шале, я хватаю фотоаппарат, направляю объектив на свое лицо и нажимаю затвор. Затем поворачиваю камеру и смотрю на экран: мне кажется, что мои черты изменились. Рассматриваю изображение на маленьком жидкокристаллическом дисплее.

Волосы у меня потемнели, осталось только несколько светлых прядей. Глаза почернели. Они уже не голубые, хотя и не совсем черные.