– Перекрытия были из деревянных балок, гнезда хорошо видно. Сгнило там все давно, – пояснил Кастет.

– Ну тухлое отпало, реальное осталось, – согласился с другом Сомов и продолжил: – Центральное здание – почти стопудово бывшая церковь, в центре зал годный, большой, стены высокие, купол каменный. Это единственная крыша, которая не обвалилась, будто навечно собрано. Только в центре дырка. И вот че! Ничего молельного нету. Ну типа там иконы, не знаю, фрески какие, статуи божеские… Есть и такая немалая тема, что там верхушка бедовала, а не попы крутились. Например, выгнали их взашей. Ребята, правда, за поповское стоят, а мне все-таки думается, что элитное там было, типа конторы для ровных пациков с лавандосом и красивых чикуль.

– Тогда там находился рефлекториум! – очнулся наконец профессор.

– Не понял я щас, – несколько растерялся рассказчик.

– Зал заседаний, хм… Прошу прощения, продолжайте, товарищ Гоблин.

Сомов выдохнул, крякнув в кулак.

– Что еще… Кароч, два здания точно жилые: шконки каменные, столы, чуланы, все дела. Стены, без байды, крепкие, парашник общий…

– Подожди, – перебил я уже его. – Скажите нам, мужики, а в принципе насколько там вероятна угроза обрушений? По ощущениям?

– Все уже упало, – уверенно и коротко заявил Михаил.

– Соглашусь, – поддержал его Юра Вотяков. – Ничего уже не рухнет, время объект отформатировало.

– Перемычки каменные были, между зданиями периметра и центральным, вот они и упали: гнезда искрошились, – дополнил Демченко.

– Хорошо, понял. Давай. Миша, дальше.

По глазам Демченко я понял, что он еще что-то хочет добавить. Мнется…

Я уточнять не стал: пусть поварится.

– Я и говорю – то, что отстоялось, то крепкое! Под всей зоной, если наморщиться, явно каменная подушка будет – где фундамент, а где в запас делали. Потому деревья и не пробились, не встали внутри зоны. Если бы не так – «зеленка» давно бы отмела объект себе. Хотя там травы всякой и так немерено, но все из слабых, ползуны всякие. И еще эти есть, допотопные, ну в школе проходили! Хвощи и плауны, так?

Поначалу я порой не совсем точно понимал Гоблина.

Говорит он не по чистой фене: сибирские зэки, навкалываясь после отсидки на артельных приисках, по выходе из тайги говорят по-иному. Это разновидность пацанского «бодрячка» в деловой братковской вариации. Причем «северного» типа – так говорят, например, питерские и кировские. На юге словечки другие, там кавказское влияние сильно.

Так что сначала я порой подвисал на секунды. Потом привык, как и все остальные, относясь к подобному жаргону как к неотъемлемому фактору развития языка. Такие бесписьменные сленги всегда очень динамичны, обновления «устанавливаются» постоянно, а у нас сей процесс особо подвижен – новая разновидность старого сленга рождается на глазах. И под «локалкой» правильными мужиками анклава понимается не жилая зона ИТУ, а, несомненно, известное-другое, легендарное, да новое. Тут филологу скоро раздолье будет – продуктивная на генезис письменная составляющая, со смертью культуры SMS и каментов, исчезла, и потому узнавание адептами новаций идет исключительно через личный живой контакт. А это, скажу я вам, зрелище!