— Но… доктор Мак Кархи… может быть, мне позаниматься дополнительно?

Мак Кархи почесал в затылке.

— В этом есть резон. Может быть, с профессором Коналлом О’Доналлом? Он гораздо сильнее меня в этом предмете.

Бервин, поникнув, ни слова не ответил.

— А может быть, прямо с кем-то из Туата Де Дананн? — развил свою мысль Мак Кархи. — Я мог бы договориться.

Бервин, сын Эйлонви, невнятно пробормотал слова благодарности и отказа и выскочил за дверь. Мак Кархи озадаченно посмотрел ему вслед.

Первокурсники, помогая друг другу, подталкивая один другого на узкой лестнице, вползли на самый верх башни Стражей, на химию. Они пришли с урока валлийской литературы, по дороге не переставая играть в метаморфозы Талиесина. Это была одна из любимых школьных игр, имевшая не самые простые правила, но внешне состоявшая в нанизывании строк в подражание прологу поэмы Талиесина «Битва деревьев»: 

— Я был орлом в небесах, плыл лодкою в бурном море, я был пузырьком в бочке пива и год был морскою пеной, — говорил милый и улыбчивый Афарви, сын Кентигерна, ища глазами того, кто должен был перехватить у него эстафету.

— Я был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим, — подхватил Мейрхион, сын Лоури, — я был водой дождевой и был Тарквинием Змейком.

— Ох, сейчас Змейк придет! — сказала Керидвен, но не теряя времени, подхватила: — Я был языком огня и бревном, в том огне горевшим, я был совою в дупле и дуплом, сову…

— Содержащим, — ехидно подсказал Ллевелис.

— Приютившим, — выкрутилась Керидвен. — Светил маяком на скале, ночную тьму разгоняя, семь лет на одежде Мак Кехта я пробыл пятном кровавым…

— Я был рогами оленя и юго-западным ветром, — продолжила красавица Энид, — ошибкой лежал в основе неправильных вычислений, я был еловой корой, высокой травой в долине, был парусом корабля, державшего путь в Канаду…

— Я был виноградной лозой и буквой заглавной в книге, — подхватил эстафету Ллевелис, — семь лет был струною арфы…

— …и в каждой бочке затычкой, — вставил Гвидион.

— …и год — травою морскою, — не смущаясь, закончил Ллевелис, и, склонив голову, с юмором посмотрел на Гвидиона.

— Я был черепицей на крыше, трактатом о смысле жизни, — подхватил Гвидион, — закатным отблеском был и был поломойной тряпкой.

— Я простирался мостом над течением рек могучих, — откликнулась Морвидд, — был посохом пилигрима и мхом на дорожном камне…

— Я был полынью в степи и был отраженным эхом, я был заплатой на юбке торговки любовным зельем, — включился Дилан, сын Гвейра, — был свежим номером «Таймс», поистине это было, малиновой пенкой был и криком в ночи беззвездной.

— Пятнадцать лет я лежал в кургане на Каэр-Керддин, я прялкой был и клубком, был черной дырой Вселенной, — присоединился Клиддно, — кофейной мельницей был, полоской на шкуре зверя, я был рисунком мелком и облачком плыл над Римом.

Конечно, у них не получалось так, как у старших студентов, но все-таки и им удавалось вызвать ощущение полной свободы и безграничной надежности всего сущего, ради которого затевалась эта игра.

— Я был тропой вдоль ручья и веточкой ежевики, фамильным сервизом был четырежды десять весен, — начал Афарви и оборвал, заслышав быстрые шаги поднимающегося на башню учителя.