— Откуда кровь? — спросил Мак Кархи не вполне своим голосом, отгоняя встающие перед его мысленным взором картины битвы при Габре.

— Я принимал роды у овец, — объяснил совершенно счастливый Гвидион. — Мартовский окот. Они здесь такие белые-белые, с черными мордами!

И не было в тот миг в мире второго человека, который бы лучился таким восторгом.

Доктор Мак Кехт засиделся в библиотеке за полночь. Три из четырех свечей, стоявших на столе, догорели. Из темноты показался библиотекарь, деликатно позвякивавший ключами.

— А, это вы, святой Коллен, — сказал доктор.

— Кто вам сказал, что я святой? — испуганно спросил тот.

— Конечно, святой, если до сих пор меня отсюда не выгнали, — сказал с улыбкой Мак Кехт.

— О чем это вы тут задумались?

— Да вот, вы знаете, я ведь убил своего сына, — сказал Мак Кехт. — Я часто об этом думаю.

Отец библиотекарь отодвинул лавку и уселся напротив.

— Я что-то упустил в его воспитании, — сказал Мак Кехт и надолго замолчал.

Святой Коллен поскреб подбородок.

— Вот эти кровавые пятна на моем халате…

— Да, я давно догадывался, что это не по медицинским причинам, — сказал святой.

— Я обновляю их каждый месяц на всей своей одежде. Аирмед, моя дочь, уже не может видеть эти пятна. Она была единственной, кто пытался помешать мне в том деянии, но сейчас даже она говорит мне, что я уже перешел все границы в своей скорби. Она советует мне отстирать эти пятна и начать думать о чем-нибудь другом. Но до сих пор мне как-то не удавалось последовать этому совету.

— А теперь?

— Теперь, по правде говоря, я не знаю, что делать. Не могу же я навязывать себя женщине таким, как я есть теперь? Я не могу взваливать на нее всю эту тяжесть, пользуясь ее добротой. Как бы я посмел сделать ей предложение, не отстирав прежде от себя все эти пятна?

— Погодите, может быть, еще Рианнон и не примет вашего предложения, — успокаивающе сказал святой Коллен.

— Вы думаете? — с надеждой спросил Мак Кехт, для которого счастье Рианнон было превыше всего.

— А что это блеснуло там, в пыли, — не медная монетка? — начинал Ллевелис монолог короля-изгнанника, кутаясь в серую мешковину. — Ну конечно! И тут мой профиль. Гм, ее не примут нигде на рынке. Я уж не в ходу. А что-нибудь съестное я купил бы, — прибавлял он мечтательно. — По берегам ручьев еды довольно — там в изобилии растет салат. Да я-то вот в своем уме покуда!.. По рынкам же ходить вообще не сахар. Такого там услышишь о себе, что уши вянут, как на ветке листья. Гарун-то аль-Рашид по доброй воле ходил в народ и все вот это слушал! Ну, а меня-то выперли пинком!.. Я о своем правленье сам все знаю! И нечего меня перевирать. Я говорил и вновь скажу: Уэльсу побыть полезно разделенным на три, а то и на четыре разных части. Чтоб крепче ощутить себя одним!.. И я не развалил страну на части, как говорят безмозглые невежды, а твердою рукою разделил. И ввел налог на слишком громкий кашель… ну, что вчера содрать с меня пытались, — не для того, чтоб хуже всем жилось, а чтоб надстроить городскую стену!..

— Ллевелис! — кричал из зала Мак Кархи. — Ну что опять за импровизация?!..