Наташа не смела смотреть отцу в глаза. Она говорила и разглаживала на столе скатерть или вертела на безымянном пальце тоненькое обручальное колечко. Ее вкрадчивый голос звучал ровно, а губы слегка подрагивали; ей хотелось скорее закончить разговор.

— Берите, — спокойно ответил Денис Евгеньевич. — Мы с мамой не возражаем.

За доли секунды лицо Наташи преобразилось. Милая улыбка, блеск в глазах, румянец на слегка одутловатых щеках — все указывало на то, что первый этап пройден успешно. Она добилась своего, и она собою гордилась.

— Значится, так, папка, за зеркалом я подъеду завтра с утреца. С машиной договорюсь, грузчиков найду. Ты не волнуйся, снимут зеркало аккуратно, погрузят, отвезут. Для тебя никаких хлопот.

Денис Евгеньевич смотрел на дочь, ожидая, когда та вспомнит о матери. Не вспомнила. Просидела за столом добрую четверть часа, в красках поведала о гарнитуре, который она, оказывается, уже давно приметила, пересказала о последних новостях из жизни удачливой подруги Ленки и засобиралась домой.

— Вставай, Миш.

Зевнув и расправив плечи, Михаил скрылся в ванной. Наташа прошла в коридор.

— Никитка, мы уходим.

— Ага.

— Не ага, а иди одевайся.

— Я думал, мы завтра вдвоем поедем в больницу, — сказал Денис Евгеньевич.

— Завтра? Ой, пап… Хотя, если… ты знаешь, не будем загадывать, я утром приеду, разберусь с зеркалом, а потом решим с больницей. Мамульку все равно сейчас тревожить нежелательно, после операции покой нужен, сон крепкий. Чего толкаться-то там, а? Но позвоню я ей обязательно. Миш, сколько тебя ждать! Никитка, последний раз говорю, одевайся! Ой, папка, спасибо, что зеркало отдаешь. Ты не представляешь, как некоторые на антиквариат падки. Любое старье купить готовы.

Наташа бросилась отцу на шею и начала его целовать, поглядывая краем глаза на широкую бронзовую раму зеркала, покупателя которой найти дело двух-трех дней.

Утром Наташа забрала зеркало, пообещав навестить мать в вечерние часы приема. Вечером в больнице она не появилась. Зато приехала утром следующего дня. Держала мать за руку, плакала, говорила, что страшно соскучилась и целовала, целовала Марии Тихоновне руки, лицо, волосы.

— Ой, мамка, мамка, как ты нас всех напугала. Мамочка ты моя родненькая! Ты выздоравливай скорее, ладно?

— Ладно, — кивала Мария Тихоновна. — Обещаю.

Потом Наташа зашла к лечащему врачу, просила, чтобы за матерью был особый присмотр, достала из сумочки конверт, положила на стол. Врач от денег отказался. С плохо скрываемой радостью Наташа положила конверт в сумку.

От врача вернулась к Марии Тихоновне. Снова держала мать за руку, говорила теплые слова, плакала и целовала.

Незадолго до появления Дениса Евгеньевича Наташа ушла.

— У меня была Наточка, — сказала мужу Мария Тихоновна, едва он прошел в палату. — Господи, Денис, как она плакала, сердце от боли разрывалось.

Денис Евгеньевич был доволен. Дочь одумалась, поняла, что вся эта бытовая круговерть с бесконечными ремонтами ничто в сравнении со здоровьем самого близкого человека.

— Денис, — улыбнулась Мария Тихоновна. — Отвези в выходные Наточке вазу из гостиной. Она ей нравится. Это наш им подарок.