– Где твои костры? Соврал!
– Вижу! Вижу! – по-прежнему кричит Кожин и тычет пальцами вперед.
Всматриваются солдаты – ничего не видят. Не видят, а все же идут. Кто его знает, может, и вправду Кожин такой глазастый.
Прошли еще около версты. А все же костров не видно. И снова стали роптать солдаты:
– Не пойдем дальше!
– Не верьте ему!
– Братцы! – кричит Кожин. – Вижу. Ей-богу, вижу! Теперь уже совсем недалеко. Теперь рядом. Вон как полыхают, – и снова тычет пальцем вперед.
Бранятся, ропщут солдаты, а все же идут.
Тропа огибала какой-то выступ. Завернули солдаты за скалу и вдруг внизу, совсем рядом, сквозь метель и непогоду и впрямь заблестели огни.
Остановились солдаты, не верят своим глазам.
– Видишь? – переспрашивают друг у друга.
– Вижу!
– Ай да Кожин. Ай да молодец. Ай да глазастый! – кричат солдаты. – Ура Кожину!
Сорвались солдаты с мест и рысцой вниз к кострам, к теплу. Притащили и носилки с Иваном.
– К огню его, к огню, – кричат. – Пусть отогревается. Заслужил! Всех выручил!
Осветило пламя Иваново лицо. Глянули солдаты и замерли. Лицо обожжено. Брови спалены. А на месте глаз…
– Братцы, да он же слепой! – прошептал кто-то.
Смотрят солдаты. Там, где глаза, у Кожина пусто. Выбило вчера в арьергардном бою французской гранатой глаза солдатские.
«Разрешите пострадать…»
Преодолели герои горы. Впереди открылась долина. Сгрудились солдаты на скалах, смотрят вниз. Там, внизу, долгожданный конец похода.
– Ура! – закричали солдаты.
Однако рано радовались герои. Оборвалась у самых солдатских ног козья тропа. Подойдешь к краю обрыва – голова кружится. Выделил Суворов отряды. Облазили те округу – нет спуска в долину.
Задумался Суворов, собрал генералов и офицеров на военный совет. А солдаты остались над пропастью и тоже решают.
– Надо назад, – говорит один.
– Куда же тебе назад? – возражает второй. – Надо вперед.
– Ну, а куда вперед?
Солдат задумался.
– Туда, – показал пальцем в долину.
– «Туда»! – передразнили его товарищи. – Это и без тебя ясно. Только как же туда?
– Надо подумать.
– Братцы, – вдруг произнес плечистый парень из апшеронцев, – а что, ежели…
Солдаты повернулись к нему.
– У нас в деревне, – стал вспоминать парень, – ого-го какая круча была, так мы, бывало, ребятами с той кручи на чем сидишь съезжали.
– Тьфу! – сплюнул с досады какой-то усач. – «На чем сидишь»! Да тут от тебя и мокрого места не останется…
– Тут как Богу будет угодно, – перебил его сосед. – Поди, все же правду говорит парень. Ну, ежели не сидя, так лежа, может, получится.
– Можно и лежа, – соглашается парень.
И снова заспорили солдаты. Одни за то, что получится, другие – что в этом деле верная гибель.
– Эхма! – вздохнул парень. – Была не была! – Скинул шапку, бросил о камни. – Разрешите, – говорит, – пострадать за православный народ.
Перекрестился парень, ружье под мышку – и к пропасти. Лег на спину.
– Ты куда? – подбежали солдаты.
– Разрешите пострадать… – повторил парень и отпустил руки.
Летит парень, переворачивается то с боку на бок, то через голову. Ударяется о камни. Сюртук растрепало, ружье выпало.
Смотрят солдаты, а у самих мурашки по телу. Пролетел парень еще метров сто и вдруг перестал катиться. Поднялся, замахал товарищам.