– Руслик, браво! – Кирилл первым пришел в себя. – Птичка спела лучше меня!

Татьяна Матвеевна и Катя переглянулись и рассмеялись.

– У вас просто золотые руки, Руслан! – растрогалась хозяйка.

А Катя добавила:

– У вас и сердце доброе! Ведь птичка, она для нас – как живая.

Руслан смущенно улыбнулся:

– Добрый доктор Айболит вылечил кукушку.

Катя просто сияла:

– Она будет куковать, и каждый раз мы будем вспоминать вас, Руслан.

Родин поблагодарил хозяйку за стол и угощенье, заметив:

– Однако, ребята, и кукушка напомнила: выставляем ночную охрану – и отбой.

Татьяна Матвеевна, похоже, как самому юному, предложила Сане расположиться на сеновале. Саня не отказался, кто ж откажется от такой благодати.

Катя тут же без напоминаний, взобравшись по лестнице, отнесла наверх серую подушку и ветхое одеяло. Саня полез вслед за ней. В окошко под крышей глядела бледная, как адыгейский сыр, луна, ее света на чердаке вполне хватало, чтобы разобрать силуэты друг друга.

– Я тоже буду здесь спать, – шепотом сказала Катя и чуть громче добавила: – Я всегда здесь сплю. Тут хорошо. Ты вон в том углу, а я – в этом.

– Договорились, – наигранно мужественным голосом произнес Саня. – Ты там, а я – здесь.

– Только ты это… смотри, – серьезным тоном сказала Катя.

– Куда смотреть? – дурашливо завертел головой Саня.

– Сам знаешь куда, – голосом школьного завуча пояснила Катя. – Лежи в своем углу – и никаких…

– …поползновений!

– Вот именно!

– Глупышка, как только подумать могла. Солдат, Катюха, ребенка не обидит!

– И ничего я не глупышка…

Деревянко с удовольствием растянулся на одеяле, сено отозвалось шорохом: неповторимый звук, когда соприкасаются сухая трава, былинки, полевые цветы. Горьковато-сухой, пряный запах разнотравья напомнил далекие, уже почти призрачные, как за туманным окошком, картины детства: косьбу, стога, деревенские дали, сеновал на чердаке.

– Мы с братиком любили на чердаке сидеть, – тихо сказал Саня. – Особенно когда шли дожди, сразу на лестницу и – туда. Капли падают на крышу, тихо и неслышно по соломе. Куры тоже в сарае, от ливня сбежали. А самый мокрый – петух. Последним заходил. Такой смешной, как общипанный.

– Как и положено кавалеру, – улыбнулась Катя.

Саня в темноте почувствовал эту улыбку.

– И пока не высохнет, сидел в уголке, несчастный, потому что на жердь не мог взлететь. А еще у нас кабанчик был…

– А как его звали?

– Никак. Чего называть, если зимой все равно под нож. Расходный материал. Временный состав…

Катя вздохнула, помолчала, а потом решилась спросить, да и как не спросить, ведь Сашка почти ровесник, на год или два старше, а уж столько повидал.

– Саш, а на войне очень… страшно?

– Страшно, Катюха, – ответил механик-водитель, призадумался и добавил: – Страшно, когда не знаешь, что тебя ждет. А в бою уже не так… Как повезет, Катюха! Кто кого. – Катя увидела в блике луны, как Саня усмехнулся нехорошей улыбкой: – Немцы ведь не из железа сделаны, а тоже из мяса и костей. Во время ремонта, когда выковыриваешь из гусеничных траков обломки костей и куски ихнего мяса, знаешь, немного не по себе становится.