>Джоан>».
Делая усилие, чтобы сохранить самообладание и унять глубокое внутреннее беспокойство, Энтони заставил себя с отвращением подумать о действительно тошнотворном стиле, которым обычно писались подобные письма. Разновидность амвонной проповеди, заключил он, пытаясь улыбнуться. Но улыбка не получилась. Его лицо отказалось выполнить то, о чем он его просил. Он выронил письмо Джоан и с неохотой взял в руки другой листок, написанный Брайаном.
«Здравствуй, Энтони. Прилагаю письмо, которое я сегодня утром получил от Джоан. Прочти его, и оно все объяснит. «Как он мог сделать это?» Я задавался этим вопросом все утро и теперь задаю его тебе. Как ты мог? Обстоятельства могут возобладать над нею — как поезд может переехать, по ее словам. И в этом, я знаю, была моя вина. Но обстоятельства не могли возобладать над тобой. Ты достаточно рассказал мне о себе и о Мери Эмберли, чтобы было совершенно ясно, что в твоем случае не возникало даже вопроса о непроизвольности действий. Почему ты так поступил? И почему ты приехал сюда и стал вести себя так, будто ничего не случилось? Как мог ты спокойно сидеть, выслушивать разговоры о моих трудностях с Джоан и изображать сочувствие, в то время как за два дня до этого дарил ей поцелуи, которые я был не способен дать? Бог знает, я, очевидно, наделал за свою жизнь кучу глупостей и подлостей, много лгал, но я абсолютно искренне убежден, что не способен на то, что ты совершил. Я не думал, что кто-либо способен на это. Может быть, я пребывал в каком-то рае для дураков все эти годы, думая, что в мире просто недопустимы подобные вещи. Еще год назад я мог бы знать, как поступать, если обнаружу, что такое случилось. Но не теперь. Я знаю, что, если бы я попробовал, я бы каким-то образом сошел с ума. Последний год надломил меня больше, чем я ожидал. Теперь я понимаю, что изнутри я расколот на куски, и держусь, чтобы окончательно не рассыпаться, только благодаря продолжительному усилию воли. Словно разбитая статуя каким-то способом пытается не развалиться. Но теперь силы мои на исходе. Больше терпеть я не могу. Я знаю, что, если бы мне пришлось увидеть тебя теперь, я бы просто распался на части — и не потому, что я осознаю, что ты сделал то, чего не должен был делать, — такое могло случиться с кем угодно, даже с моей матерью. Статуя сейчас, а через секунду груда бесформенных осколков. Я не могу допустить этого. Может быть, мне следовало бы, но я просто не могу. Я чувствовал злобу к тебе, когда начал писать это письмо, но сейчас в моей душе больше нет ненависти. Да благословит тебя Господь.
Брайан».
Энтони сунул два письма и надорванный конверт в карман и, забрав с собой два письма с марками и свечу, спустился вниз в гостиную. Через полчаса он прошел в кухню и поочередно сжег все письма и бумаги, которые оставил ему Брайан. Два нераспечатанных конверта с плотно сложенными листами горели медленно и время от времени вспыхивали, но наконец все было кончено. При помощи кочерги он измельчил обугленную бумагу до состояния пыли, расшевелил огонь, пока не возгорелся последний язык пламени, и закрыл печурку крышкой. Затем он вышел в сад и вниз по ступенькам на дорогу. По пути в деревню его сознание вдруг пронзила мысль о том, что он больше никогда не увидит Мери. Она стала бы расспрашивать его и вытянула бы из него правду, которую потом растрезвонила бы по всему свету. Кроме того, хочет ли он действительно видеть ее теперь, когда Брайан… Он не смог даже допустить подобной мысли.