Прошло несколько минут, и задние двери «скорой помощи» открылись. Медики выкатили девочку в инвалидном кресле.

Чистильщик был слишком далеко, чтобы рассмотреть, в каком она состоянии, но издалека казалось, что, кроме ноги в ортезе, других проблем у нее нет.

Мать, обхватив руками живот, молча наблюдала за сценой. Отец создавал впечатление человека, у которого всё под контролем. Он раздавал указания слугам до тех пор, пока коляску осторожно не ввезли в дом по пандусу.

Глядя на происходящее, Чистильщик думал: как замечательно начинался день перед тем, как он заметил девочку, тонущую в озере. Легкий ветерок раскачивал ветви деревьев, Альпы нависали над озерной гладью. Было не слишком жарко, но Чистильщик вспотел и вытащил из кармана платок, чтобы вытереть шею и лоб. Тот самый платок, который позже сунул в рот девочки, скрученной судорогами. Он вспомнил худенькое тельце и глухой хрип, вырывавшийся из ее губ, когда он пытался заставить ее слабые легкие раскрыться. Пристальный взгляд, направленный прямо на него, едва она вернулась из смертельной темноты.

До и после. Как близко и как далеко друг от друга были эти минуты. С тех пор все изменилось. Он понимал, что придется это принять: все изменилось. Пусть он пока не знал почему.

Зачем он пришел? Ему здесь не место.

Коляска скрылась за порогом дома, двери закрылись, и Чистильщик заметил отца девочки, который, казалось, не спешил войти в дом. Он неподвижно стоял у двери несколько секунд, затем резко обернулся к озеру, к саду. Богатый, влиятельный мужчина старался рассмотреть что-то или кого-то на границе двух миров — своего и чужого, прежде ему незнакомого.

Возможно, его посетило некое предчувствие. Или он был встревожен анонимным звонком рано утром.

«Причина смерти не установлена».

Эта фраза обезличивала все необъяснимые убийства. Охотница не могла успокоиться и долго думала об этом по дороге домой. Ей хотелось найти логику, смысл. Хотелось думать, что миром правит не хаос, а четкие, понятные законы.

«Конечность отнята на уровне правого плеча, однако характер раны указывает на то, что режущие инструменты не использовались» — так сказал доктор Сильви о руке, всплывшей на поверхность озера.

Где-то там, на дне озера, покоятся останки неизвестной женщины. И ее единственные приметы — возраст от шестидесяти до шестидесяти пяти лет и ярко-красные ногти. Охотница смотрела вперед на дорогу, но мысленно прокручивала перед собой последнюю сцену из жизни незнакомой женщины. Кисточка мягко скользит по ногтям, запах лака, женщина легонько дует на ногти, чтобы покрытие быстрее высохло.

Причина смерти не установлена.

Это признание в собственной беспомощности. Это значило сдаться. А Охотница не любила сдаваться. Как не любила и слово, которым называли убийство женщины мужчиной, — женоубийство. Произнося его, следователи делали акцент не на том, кто убил, а на жертве, тем самым лишая ее индивидуальности, обрекая на забвение, вписывая очередную незнакомку в каталог таких же неопознанных, убитых мужчинами женщин, о которых если что и вспомнят, то лишь одно: их убили мужчины.