— Наташа, — сказал Сэм. — Красивое имя. Перейдем на «ты»?

— С удовольствием, — сказала Наташа.

С обеих сторон дорогу обступали виноградники. Когда они кончились, слева опять появилось море. Сэм раскрыл кейс, вынул оттуда маленькую стеклянную баночку, выплюнул в нее немного красной жидкости, завинтил крышку и кинул банку назад. Наташа тем временем напряженно размышляла, на лбу у нее даже образовалась маленькая красивая извилинка. Сэм поймал ее взгляд и улыбнулся.

— Все о’кей? — спросил он.

— Ага, — улыбнулась в ответ Наташа. — Я вот о чем думаю. Ну, допустим, первый мир — это Америка, Япония там и Европа. Третий Рим, мир то есть, — это, скажем, мы, Африка и Польша. А что такое второй мир?

— Второй? — удивленно спросил Сэм. — Хм. Не знаю. Действительно, интересно. Надо выяснить, откуда это выражение пошло. Наверно, никакого второго мира просто нет.

Он поглядел в окно и заметил высоко в небе серебристый треугольник — то ли тот самый планер, за которым он следил из-за столика в ресторане, то ли другой точно такой же.

— Я другого понять не могу, — сказал он, — куда это мы едем?

— Обедать, — сказала Наташа.

— Я уже сыт, — сказал Сэм.

— Тогда, может, лучше тут затормозим? — предложила Наташа. — Здесь места очень красивые, дикие. Можно искупаться.

Сэм сглотнул слюну.

— Послушайте, — сказал он шоферу, — мы, пожалуй, здесь вылезем, а?

— Ваше дело, — хмуро сказал шофер. — Давайте пять долларов, как обещали.

Сэм вылез на дорогу и потянулся за кошельком.

— Матрешки не нужны? — спросил шофер.

— Какие? — спросил Сэм.

— Всякие есть. Горбачев, Ельцин.

Сэм отрицательно покачал головой.

— Будет чесаться спина, — сказал он, протягивая пятерку в раскрытую дверь, — одеколоном протрите.

Шофер мрачно кивнул. Машина развернулась на месте и, обдав их желтой пылью, рванула назад. Стало тихо. Сэм с Наташей пошли по тропинке, которая зигзагом сбегала вниз по крутому каменистому склону. Спускались они молча, потому что тропинка была очень узкой и идти по ней надо было осторожно.

Четкой линии берега внизу не было — склон переходил в лабиринт скал, между которыми плескалось море. Сняв тапочки — Сэм с умилением понял, что на ногах у нее были розовые домашние тапочки, а не туфли необычного фасона, как он подумал сначала, — Наташа зашла по колено в воду. Сэм, подвернув штаны и разувшись, последовал за ней, держа кейс и мокасины над головой и пытаясь вспомнить, какую же греческую легенду ему напоминает происходящее. Они долго петляли меж коричневых каменных стен и наконец вышли к большой наклонной плите, поверхность которой выступала из воды примерно на полметра.

— Вот тут я загорала, — сказала Наташа, залезая на камень. — С той стороны можно нырять — уже глубоко.

Забравшись на плиту, Сэм полез за видеокамерой.

— Помоги, Сэм, — попросила Наташа.

Повернувшись, Сэм увидел, что она стоит к нему спиной и, заведя руку за спину, пытается дотянуться до тесемок, завязанных сзади. Осторожно положив камеру на мокасины, Сэм прикоснулся к Наташе и сквозь платье почувствовал, как она вздрогнула. Тесемки абсолютно ничего не держали и были, как Сэм помнил из статьи в «Нэшнл Джиографик», просто наивным приспособлением для завязывания знакомств, которым пользовались русские девушки, — даже металлические шарики на их концах напоминали блесну. Но дрожь, прошедшая по Наташиной спине, заставила Сэма забыть о методике правильного поведения, которую рекомендовал журнал, и, когда Наташа перешагнула через упавшее на камень платье и осталась в крохотном купальнике из блестящей зеленой ткани, его руки сами потянулись к камере.