Как не шокирована была товарищ Незабудка увиденным, как не ужасно было её состояние, всё же рассудок красавицу не покидал:

— Не вздумайте это глотать, — насмешливо сказала она, — да и к доктору вам надо бы. На вас лица нет. Кстати, неплохая у вас кожа, я из точно такого ридикюль себе хочу купить.

— Шшутишь, ещщё, шшалава эсссеровссская! — вдруг скатился на шипящую брань товарищ Пильтус. — Не буду я жжждать Ибрагимку, перебьётссся он, начну тебя шшшкуру потрошшшшить помаленьку.

При каждом его слове, снова и снова, из пасти вырывался чёрный, тонкий жгут, раздвоенный на конце, и тут же нырял в пасть обратно. Он поднял руку, и рука его была уже не рука, а лапа, с четырьмя пальцами и серая как будни в таёжной Чите. А на каждом пальце, вместо розового ногтя, чернел коготь орлиный.

И тут Ракель Самуиловна поняла, дальше тянуть нет смысла. Она сделала шаг назад и из чулка, с задней поверхности бедра, достала дамский шестизарядный «Браунинг», калибра шесть и тридцать пять миллиметров. Тихий щелчок оповестил всех присутствующих, что предохранитель снят.

— Иссспугать меня решила, шшшваль, — зашипел уполномоченный, увидав пистолетик. — Вот этим вот? Умел бы смеяться — смеялссся бы.

— Товарищ, вы много нюхали кокаина, как Айседора Дункан, поглядите, до чего он вас довёл, — холодно отвечала красавица.

И действительно, товарищ Пильтус был уже абсолютно сер, и весь покрыт какими-то пупырышками. Вот только глаза его были желты, нет, не желты, они были великолепного золотого цвета, со зрачками как у кошки, то есть от неба к земле. Он смотрел на неё этими красивыми глазами и видимо думал, что делать, или ждал когда появится Ибрагимка. В общем, нападать он не решался, даже когтистую лапу опустил, а вот искать решимости, бывшей террористке Незабудке Ракель Самуиловне, нужды не было, она всегда была решительной женщиной, и ждать Ибрагимку она не собиралась, да и прекрасно-золотые глаза товарища Пильтуса её вовсе не пленяли. Она понимала, что просто так отсюда её не выпустят.

В комнате раздался не сильный хлопок, тонко стукнула гильза о гнилую половицу, и сизый пороховой дымок повис между ними. Они смотрели друг на друга. Ракель Самуиловна была обнажена и прекрасна, а в груди у уполномоченного появилась малюсенькая чёрная дыра. Уполномоченный повернул и склонил на бок вытянутую голову, чтобы увидеть своим странным глазом дыру у себя в груди, из которой чёрно-зелёным изумрудом выкатилась капля. Капля выкатилась и замерла, а он поглядел на каплю, и снова кинул изо рта своего чёрный жгут, слизал каплю и глянул на красавицу. Уполномоченный готов был уже кинуться на неё, и кинулся бы, не выстрели она ещё раз. И ещё раз, и ещё! Ещё три пули впились ему в грудь. Но он не упал, а только остановился. Замер от такой подлой неожиданности. Видимо было с ним такое в первый раз. А Ракель Самуиловна ждала, что он вот-вот упадёт, очень на это надеялась, и приходила уже в отчаяние от того, что уполномоченный по закупкам табака так стоек, стоит себе и лижет дырки на груди своим чёрным языком.

Она поглядывала уже на дверь, но боялась повернуться к товарищу Пильтусу своей роскошной спиной, а тот, наконец, слизав все чёрно-зелёные капли со своей груди снова поднял на красавицу свои необыкновенно красивые глаза, собираясь шагнуть к ней. И тогда, понимая, что шансов у неё не много Ракель Самуиловна выпустила в него две последние пули. Одна попал ему в лицо, или уже морду, почти не произведя на него эффекта, а вот вторая попала ему в прямо под кадык, в горло. И это явно не пошло на пользу товарищу уполномоченному по закупкам табака. Он замер, хватая себя за горло когтистой лапой. Стал делать движения головой, словно сбросить хотел что-то с неё, стал глотать что-то с усилием, стал кружиться по комнате, показывая даме хвост, о котором она в ресторане и не подозревала.