Милиционер, в звании старшины, с размаху пнул его в бок сапожищем, так, что было слышно, как рёбра хрустнули. А потом добавил ещё и по затылку сапогом.
Шалва Семёнович на Ваську даже не взглянул, он схватил Спортсмена за горло, но так, чтобы тот говорить мог, и прошептал:
— Почему только в мягком вагоне? А?
— Она говорила, что не в мягком за восемь дней с ума сойдёт.
— Восемь дней? То есть ехать им восемь дней?
— Да, — кивал Яшка.
— Восемь дней, восемь дней, — повторял Шалва Семёнович, выпуская горло Спортсмена.
«До Симферополя три с половиной дня пути, даже до Тифлиса три, значит поедут на восток, конечно на восток, она к себе в Читу собралась. Что ж надо будет сообщить нашим товарищам в Чите, чтобы ждали её, и чтобы с мужем её провели серьёзную работу, но прихватить её лучше здесь, на вокзале. Во всяком случае, попытаться перехватить, чтобы не гоняться за нею по все стране. Так, в Сибирь поезда идут с Ярославского вокзала. Ага».
— А как выглядит товарищ Тыжных? Говори, — приказал он Яшке.
— Рыжий, ниже вас, но тоже крепкий. Конопатый. Носит кожанку, галифе и фуражку. Фронтовик.
Шалва Семёнович несколько раз кивнул задумчиво и произнёс:
— Пошли, — и двинулся к выходу.
— А этих, что, оставим? — спросил старший милиционер.
Товарищ Аджания остановился на секунду: «Тащить их к себе, для предметного разговора нет времени, да и вряд ли они, могли добавить, что-нибудь интересного, убивать их тоже смысла нет, Тыжных уже здесь не появится, он видно не дурак, так, что предупредить его они не смогут».
Товарищ Аджания махнул рукой, и пошёл к двери, что означало: «Чёрт с ними, пусть живут».
Милиционеры бодро пошли за ним.
И тогда Яшка кинулся к Василию, стал поднимать его с пола, а Васька злился:
— Что иуда, продал товарища?
— Вася, ну ты ж видел какие они, чисто колчаковцы.
— У, — Васька замахнулся кулаком, — сам ты колчаковец, подкулачник чёртов, дать бы тебе в морду, чтобы сопли — вон!
Но бить не стал. Только поморщился от боли в боку.
Глава 19
В пустом, из-за раннего утра, холле шикарной гостиницы «Метрополь» их не ждали.
— Куда вы, куда? — старый швейцар с бакенбардами и в ливрее кинулся к ним с распростёртыми руками, — вход только для иностранных граждан и интуристов! И делегаций.
— What's the matter, young man? I go to my room[31], — надменно произнесла Ракель Самуиловна.
— Оно конечно, фрау, — сразу согласился швейцар, — прошу вас, gehen Sie bitte vorbei[32], — и тут же принялся за Свирида. — А вы гражданин, на выход, проследуйте, прошу на выход. И без пререканий.
Говорить по буржуйский товарищ Тыжных не мог, на РабФаке он только начал учить английский, и, остановив Ракель Самуиловну жестом, которая собиралась ему помочь, оперуполномоченный произнёс:
— А ну-ка тихо, дядя, ты тут своими бакенбардами не тряси. Авось не старый режим.
— Чего тихо, чего тихо, — стал повышать голос швейцар, — говорю нельзя! Только для иностранных граждан, интуристов и делегаций, ты кто делегация, или интурист?
— Вот кто я, — Свирид сунул швейцару в нос развёрнутый лист удостоверения, — читать можешь, контра?