Света, однако, хватало – бледный диск луны выплыл из-за туч. Машина развернулась, чтобы обойти ближние вершины с запада, и Каргин увидел распадок среди гор, пологий склон в рытвинах и каменных осыпях, руины и обугленные деревья, а выше – темную полоску леса. Та местность на снимке, что за ущельем лежит, мелькнула мысль. Та самая! Где он ее наблюдал?

Булат коснулся его локтя.

– Командир… Здесь мы были с Тайм-аутом… Помните кассету, что я приносил? Испытания «Шмеля»?

– Теперь вспомнил. – Повернувшись, Каргин оглядел своих бойцов. Они сбрасывали бронежилеты, перевязывали раны, щедро поливая их спиртным; запахи пота, крови и алкоголя висели в отсеке, и ветер, врывавшийся в дверной проем, не выдувал их, а перемешивал и взбалтывал, словно в огромном железном шейкере. Костя Прохоров устроился на полу, его голова была зажата между коленями Перфильева, и тот промывал его лицо смоченным водкой тампоном. Барышников, кажется, был без сознания и выглядел так, что краше в гроб кладут. У самого Каргина мозжила грудь, и ребра отзывались болью при каждом вздохе.

Нет, не время сейчас садиться и «Шмели» разыскивать, с досадой подумал он. Во-первых, эмирова шайка может очухаться, да и на базе есть, наверное, своя охрана, а во-вторых, Барышников уж очень плох. Довезти бы! Его под капельницу надо, в госпиталь… Какой в Армуте самый лучший?

Он хотел спросить об этом у Булата, но помело скакнуло вниз, и в отсек полезли снайперы.

– Домой! – распорядился Азер, потом наклонился над Барышниковым. – Спасенных, Алексей, мне оставите. Этому срочная помощь нужна, а у меня медсанчасть получше, чем в Армуте. Кардиолог есть, хирург и пара медиков общего профиля. Ну, и супруга моя доктор не из последних… Выходим!

– Н-не надо… – прошептал Костя Прохоров разбитыми губами. – Н-николая оставьте, меня н-не надо, я в порядке. Н-не хуже, чем в Боснии в девяносто втором…

– Чего они от вас хотели? – спросил Каргин. – Ухо зачем тебе резали? И как вы к ним попали?

– Барышникову плохо сделалось. Вышли из ресторана, квартал прошагали, гляжу – а он побледнел и вроде как падает… Положил его наземь, бросился за колесами, тачку тормознуть, а тачка тут как тут. Парни из местных, но услужливые – помогли Николая усадить и мне дверцу придержали. Куда вас, спрашивают? В больницу, говорю, приятель у меня сердечник. Сейчас доставим… А дальше ничего не помню – слабость накатила и в глазах потемнело. Очнулся, здесь, в камере… Что ты мне морду полируешь, Влад? Хлебнуть дай!

Костя оживал на глазах. Вернулся к нему человеческий облик, и глаза заблестели, и ноздри порезанные раздувались уже как у льва, и заикаться он перестал, только шипел, когда случайно задевали сломанную ногу. Оторвавшись от фляжки, он твердым голосом произнес:

– Я знал, что вы нас найдете. Особенно когда девчонка та подвернулась… Рожа у меня как? Не напугаю ее?

– Она, похоже, не из пугливых, – заметил Каргин.

– Это меня эмировы байстрюки поуродовали. Была тут одна гнида, Нукером зовут, из города, думаю, приезжал, расспрашивал, что николаев приятель успел нам рассказать. Этот, Ростоцкий…