Чэндлер подошла гораздо медленнее и осторожнее.

– Кто-то заболел? – нервно спросила она, устраиваясь на другом моем колене.

– Нет, – ласково ответил я, – никто не заболел.

– Но ты хочешь сказать нам что-то плохое, правильно?

Я грустно кивнул.

– Да, милая, это так. Мне придется на какое-то время уехать, и хотя для взрослого это будет не так уж долго, но вам, ребята, это покажется очень долгим.

– На сколько? – сразу же спросила она.

Я прижал ее и Картера к себе поближе.

– Примерно на два года, милая.

Я увидел, как у нее на глазах появились первые слезы.

– Нет, – сразу же закричала она, – ты не можешь снова уехать. Ты же только что переехал сюда! Не бросай нас!

Я ответил, глотая слезы:

– Послушай, милая, я хочу, чтобы вы оба внимательно меня выслушали: очень давно, когда я еще работал на биржевом рынке, то сделал очень плохие вещи, вещи, которыми я теперь совсем не горжусь, и из-за этого многие люди лишились своих денег. И теперь после стольких лет мне надо ответить за то, что я сделал, а значит, придется на какое-то время отправиться в тюрьму.

Она расплакалась в моих объятиях.

– О нет, папа, нет… пожалуйста…

Тут она начала истерически рыдать.

У меня тоже были слезы на глазах.

– Чэнни, все в порядке, все…

А теперь не выдержал Картер и тоже истерически разрыдался.

– Папа, не уходи! Пожалуйста…

Я сильнее прижал их к себе, а он все рыдал, уткнувшись мне в плечо.

– Все в порядке, – сказал я, гладя его по спине, – все будет в порядке, дружок.

Потом я повернулся к Чэнни:

– Все в порядке, моя сладкая. Поверь мне, время пролетит быстро!

Тут Герцогиня вскочила со своего кресла. Она подбежала к нам, села на край кушетки и тоже обняла детей.

– Все в порядке, ребята, все… все будет хорошо.

Я посмотрел на Герцогиню и увидел, что она тоже плакала, сопровождая слова маленькими всхлипываниями. Теперь и я заплакал, и тут Джон вскочил со своего кресла. Он присел на краешек кофейного столика и тоже обнял детей, пытаясь их утешить. Он пока не плакал, но выглядел так, как будто вот-вот заплачет.

Теперь нам не оставалось ничего другого, кроме как дать детям поплакать. Я думаю, мы все это понимали, даже дети. Должно было пролиться какое-то количество слез, прежде чем они смогут понять смысл произошедшего или, по крайней мере, принять это.

Несколько минут я гладил их по спинам и головам и рассказывал о возможности посещений и о том, что мы будем разговаривать с ними по телефону и писать друг другу письма, и, наконец, они начали успокаиваться. Тогда я попытался объяснить им, почему это все произошло, как я основал «Стрэттон», когда был совсем молодым, и как там все моментально вышло из-под контроля. Потом я сказал:

– Ну и потом, все это было сильно связано с наркотиками, из-за которых я делал такие вещи, какие в нормальном состоянии не стал бы делать. И очень важно, чтобы вы научились на ошибках своего папы, – потому что когда вы подрастете, то можете оказаться в компании с людьми, употребляющими наркотики, и они будут говорить вам, как это круто и как классно вы себя будете чувствовать из-за них, и все такое. Они даже могут начать давить на вас, чтобы вы попробовали сами, и это будет самым ужасным.