– В Пестово. К Котику, – отрывисто и нехотя объяснила Нина.

– Что-то случилось? – В голосе подруги явная тревога.

Нина смутилась.

– Пока нет.

– Что значит – «пока»? – прицепилась настырная Клавка.

– Ну, пока, – растерялась Нина.

И тут же, не ожидая критики и оскорблений, затараторила:

– Пока! А дальше – все может быть! И гадюки ядовитые, и пчелы! И ягоды волчьи! И мухоморы! И омуты в реке! А если он потеряется? Заблудится если? Кто вот будет его искать? Кому до него будет дело?

Клавка молчала, переваривая информацию. А когда переварила, заорала, как сумасшедшая:

– Ну ты и кретинка! Совсем полоумная! Какие звери, твою мать? Какие мухоморы? Какие омуты, придурочная! Там на десять ребятенков две воспитательницы и нянечка. Дневная и ночная! И еще – медсестра, врач, плотник, физрук, начальник, куча поваров и еще черт его знает кто! Кому до твоего Котика нет дела? Кто в тюрьму захочет, если ребенок потонет или отравится? Ты что, совсем с ума съехала? Совсем рассудок потеряла?

Клавка орала, не останавливаясь.

– Все это – дурь твоя, оттого, что без мужика! Оттого, что в голове только Котик драгоценный – и больше ничего! Ни одной мысли нормальной! Змеи, мухоморы… Потеряется… Радоваться не умеешь, эгоистка чертова. На воздухе дитя, на природе… Это ты тут в жаре мозгами сопрела. Поедет она! Никуда не поедешь. Истеричка! Дома сиди, – рявкнула Клавка. – Приду скоро!

Нина опустилась на табуретку – совсем без сил. И вправду, почему надо думать о самом плохом? Все детишки ездят на дачу в Пестово, все мамки довольны. Посещают детишек только в родительский день и живут спокойно! Никто про страшное и думать не думает! В кино бегают, отсыпаются по выходным, некоторые даже на море успевают смотаться – пока дитенок с садом на даче! А она… И правда – придурочная! Собралась, заполошная… На следующий же день! Как говорил папа: «Нина! Работай мозгом! – И тихо добавлял, почти неслышно: – А не задницей».

Она скинула босоножки, сняла платье и пошла на кухню – пить чай. Только бутерброд с сыром все равно в горло не лез. Клавка приперлась минут через сорок – злая, дерганая:

– Разнервничалась из-за тебя, дуры!

Съела полкило сыра без хлеба, не переставая поносить подругу. А потом жестко сказала:

– Квартиру отмой! Генеральную сделай! Перестирай, перегладь, перемой! Вон люстру, например. Короче, делом займись. А вечером, – тут Клавка хитро улыбнулась, – у нас с тобой выход. В смысле – в свет.

– В какой свет? – испугалась Нина. – Не хочу я ни в какой свет! Не пойду!

– Пойдешь! – грозно рявкнула Клавка. – Еще как пойдешь! Как миленькая. В ресторан пойдем, в «Прагу». С Ашотиком и его братом. Из Дилижана приехал. Важный человек, при деньгах.

– А я ему зачем? Важному? – совсем расстроилась Нина.

– Ему женщина в Москве нужна. Постоянная. Приличная, русская, не гулящая. Скромная. Он по делам будет часто приезжать, ну и… Чтоб не скучать, короче! Ты что, совсем дура? Не понимаешь?

Нина помотала головой и уже собралась снова расплакаться.

– Не пойду я, Клавка! И не уговаривай. Не нужен мне ни важный, ни богатый. Никто не нужен! Кроме Котика.