Обслуживающий персонал здесь хорошо знал Денисова. Тут же появился официант, который притащил третий стул и приборы.

— Мы с Валентином как раз беседовали о тебе, — порадовал Денисова Поэт.

— Вот как! — сдержанно удивился Денисов.

— Не конкретно о тебе, но о тебе — в принципе. Мы, Гоша, говорили о профессионалах. Профессионалы — единственно, кто достоин уважения в этой стране, погибающей от непрофессионализма.

Последнее слово далось Поэту с некоторым напряжением.

— Ведь ты, Гоша, — не просто игрок. Ты — Седой. Суперпрофессионал. И за это я тебя уважаю вне зависимости от количества выпитой водки. Я хотел сказать, что уважаю тебя независимо от факта употребления мной водки именно сегодня.

Поэт почувствовал, что несколько запутался, на короткое время задумался и быстро нашел выход из ситуации.

— Выпей с нами, — сказал он.

Снова появился официант и, наклонившись к Денисову, спросил:

— Заказывать что-нибудь будете?

Денисов пожал плечами, потом махнул рукой.

— Давай еще бутылку и что-нибудь закусить. На твое усмотрение.

Обычно он никогда не пил в это время: но сегодня играть явно не придется.

— Все население мира, Гоша, делится на три категории, — поучал Поэт. — Я только что объяснял это Валентину, однако он со мной не желает соглашаться.

— Я согласен, — меланхолично махнул вилкой Валентин.

Он жевал антрекот и спорить не хотел.

— Наконец-то! — обрадовался Поэт, но тут же нахмурился. Ему хотелось продолжения полемики, и, к счастью, Валентин это понял.

Валентин проглотил антрекот и хлебнул минералки.

— Но я согласен отнюдь не во всем.

— Вот, пожалуйста, — азартно огорчился Поэт. — Тогда ты, Гоша, изложи свое мнение.

— Я пока не в курсе, о чем идет речь.

— А я тебе объясню, — Поэт положил вилку и сел поудобнее. — Весь бильярдный мир, как я уже сказал, делится на три категории: любителей, дураков и профессионалов. Любители играют в свободное от своей основной деятельности время и исключительно ради отдыха, чтобы снять напряжение. Вот, например, Черчилль. Отдыхал за игрой после ежедневной двенадцатичасовой напряженнейшей работы.

— Черчилль играл не на бильярде. Он играл в бридж, — поправил Валентин, — и, говорят, весьма профессионально.

— А я знаю, — возмутился Поэт. — Разве я сказал: на бильярде? Он действительно был классным бриджистом, но человек, который понимает толк в бридже, просто обязан любить бильярд. Но я отвлекся. Итак, вторая категория. Она самая большая. Это — дураки.

Поэт остановился, ожидая реакции, но ее пока не последовало. Валентин уже слышал все прежде, а Денисову сейчас было не до дискуссий.

— Да, дураки, — повторил Поэт. — Это наши собратья-обыватели, которые не сумели найти себя ни в чем. Или не пожелали. По глупости и природной лени. В жизни их ничто не состоялось. Они не стали ни докторами наук, ни партийными работниками. Они, бедняги, даже не сумели никого полюбить. И поэтому, отсиживая часы на ненавистной службе, протирая на задницах штаны, они весь день мечтают лишь о звонке, который освободит их от присутственного места и позволит заняться любимым делом. То есть им так кажется, что любимым. А в сущности, они просто прячутся от жизни возле бильярдного или карточного стола, альбома с марками или какими-нибудь дурацкими этикетками. Но самое главное, что и этим заниматься они толком не умеют и никогда не научатся.