– Хм, ничего странного нет здесь, великий светлый князь. Торговля выгодна и гуннам. Те, кто думают, что гунны – это дикари степные, сильно заблуждаются. Мы тоже торг вести умеем.

– Да никто и не сомневался в этом, – уголками губ улыбнулся князь русов. – Всякому известно – цена на ваших рабов высока… Наверное, потому что все они – славяне.

Тагулай сдвинул брови, слова Дажина почему-то заставили почувствовать стыд. Князь заметил смущение своего гостя, весело добавил:

– Да не серчай, досточтимый Тагулай, это я шуткую, конечно же. Но если серьезно, что до торга – торгуйте! Чинить препятствий никто не будет. Разве тебе мало моего слова? А кто нарушит… твой хан знает, что против слова моего лучше не идти…

– Так-то оно так, и все же… – Дажин вновь заерзал на троне. Тагулай приметил – его слова настораживают князя. Да и сам советник хана чует: не получается развернуть долгого разговора! Но время тянуть нужно! И побольше – пусть Тильх преспокойно свершит задуманное. Гунн облизнул пересохшие губы, потом продолжил: – Не прими эту просьбу за слишком большую, но мы… мой хан хотел бы скрепить твои слова бумагой. – Тагулай виновато улыбнулся и развел в стороны руками.

– Вот это другой разговор, – вдруг оживился Дажин, хлопнул в ладоши, и в зал вбежал отрок, в руках писало и кусок ровной бересты.

Князь принял из его рук бересту и посмотрел пронзительно на Тагулая, тот глядит на него немигающим взором. Князь принялся писать, хмыкнул, глаза остро глянули на гунна, холодным голосом проговорил:

– Но взамен тогда и вам мое условие – сбавить дань, которую вы получаете с антов и боруссинов. Поговаривают – обираете их как липку…

Эти слова будто палкой меж ушей пришлись Тагулаю. Он не ожидал такого поворота. Что ему ответить на это? Малейшая оплошность в разговоре – и не сносить ему головы. Не за смягчением дани ведь отправил его хан к мерзким урусам.

– Прости, светлый князь, но… я не могу… хан не дал мне позволения говорить о дани… Хотя я могу обсудить твое пожелание с моим господином… – неуверенно вымолвил Тагулай.

Дажин усмехнулся и отдал стоявшему неподалеку отроку бересту и писало.

– Ну, значится, и подпишем, когда получишь ответ. Чего торопливую напраслину пороть? Кстати, а отчего сам хан не пожаловал ко мне? Аль я не достоин его визита?

– Ты ведь знаешь, светлый князь урусов, у хана, как у вас говорят, дел по горло. А одной, хоть и великой, головы хана на все не хватает… Как и рук… Вот и был отправлен я…

– Да, быть может, и так… – задумчиво произнес Дажин, глаза его иногда поглядывают на Тагулая все тем же леденящим кожу и душу взором. Тот силится не оплошать – не отвести взора. Наконец князь заключил: – Ну что ж, я должен хорошенько обдумать ваше… признаюсь откровенно, удивительное для меня предложение о торговле. Слово свое скажу завтра.

Дажин поднялся с трона, коротко кивнул. Огорошенный Тагулай наконец опомнился, тоже ответил поклоном.

– А пока прошу отдохнуть с дороги, вкусить моей скромной снеди, – предложил князь гунну. – Ибо гостя накормить и напоить – первейшее дело! Правда, сам не смогу составить тебе, дорогому гостю, компанию. Прошу сердечно простить – дела государственные не ждут! А вот завтра и закатим пирушку, не возражаешь, досточтимый Тагулай, советник хана Ухтамара? Заодно и поговорим о делах наших, расскажешь побольше о своем народе. Уж больно в последнее время интересен мне стал ваш народ.