Ленин. Кто? Кто? И нашли!
Герцен. Кто устроил такую инфляцию, что лампочка стоила пять миллионов рублей?!
Ленин. Это была лампочка Ильича!
Герцен. Кто продавал за бугор картины из Эрмитажа? Проклятый царизм их полтора века скупал, а ваши большевички за сто лет ни фига же не купили, только жалкие подачки принимали!
Царь. Александр Иванович, а что ж вы так поздно поумнели?
Керенский. И вы еще вешали народу лапшу на уши про достояние республики? Вандалы!..
Сталин. Не надо считать большевиков глупыми. Мы старались продавать буржуям подделки.
Герцен. А подлинники?
Сталин. А подлинники – другим буржуям.
Ленин. Батенька, вы не понимаете. Когда советская власть будет везде – какая разница, где золото, а где картины?
Герцен. Есть разница! Я не хочу быть везде. Я хочу быть там, где мое золото. С ним вместе от вас подальше.
Керенский. Но ворюги мне милей, чем кровопийцы!
Сталин. И ты сиди тихо в своем Нью-Йорке, пока с небоскреба не упал. Надо бояться своей молитвы – она может сбыться. А то звали, звали – и назвали ворюг на свою голову. А он сегодня ворюга – а завтра кровь твою пьет. Диалектику учить надо. Если я граблю банк для революции – ничего, не сдохнут. А если банк грабит рабочих людей, и им детей кормить нечем – он уже не ворюга, он уже кровопийца. Ты понял? Ворюга сегодня излишнее украл, а завтра что ему красть? Тогда он последнее крадет. Хлеб крадет. Украсть хлеб – это убить рабочего человека.
Голос. Правильно, товарищ Сталин.
Сталин. Это кто? Почему не вижу?
Голос. Так съели меня, товарищ Сталин.
Сталин. В каком смысле съели? Вы на что намекаете?
Голос. В таком смысле намекаю, что соседи сварили.
Сталин. Зачем?
Голос. Так есть хотели. Голодно было.
Ленин. Это где же вас соседи съели, товарищ?
Голос. Так на Украине же.
Ленин. Я же приказывал заменить продразверстку продналогом! Коба, людоед, они что, так и ели друг друга, пока от России не отделились?! Это ты потерял Украину!
Сталин. Ай, они и сейчас едят друг друга. Такой характер. А что же мне было – из России им людей на съедение завозить?
Мать. Иосиф… Как я хотела, чтобы ты стал священником…
Чернышевский. Вот! Получил бы освобождение от пошлин на ввоз алкоголя и табака, организовал торговую коммуну, приносил пользу обществу, купил дома… Что делать…
Сталин. Я и стал священником, мама. Я стал не просто священником – я стал почти богом. Я основал новую религию! Люди молились на меня. Знаешь, как они плакали, когда я умер. Какие жертвы мне принесли.
Мать. Это была плохая религия, сынок.
Сталин. Религия не бывает плохая или хорошая. Религия бывает та, в которую верят, и та, в которую не верят. А чтобы поверили, нужно многих распять. Иначе тебя самого распнут.
Мать. А твоя собственная дочь не поверила. И уехала жить в Америку.
Сталин. В какой семье без урода? То с евреем спит, то с американцами живет. И откуда столько врагов у социализма, понимаешь. Конечно, я всего себя отдавал государству, некогда было заниматься семьей.
Коллонтай. А семья – это вообще пережиток буржуазного прошлого.
Ленин. Наденька, ты слышишь?
Коллонтай. Новым людям нужны свободные и полноценные половые сношения и крепкая дружба с товарищами и единомышленниками по партийной борьбе.