Последним словом Джефферсона по интересующему нас предмету стал «План установления единообразия монеты, мер и весов в Соединенных Штатах», озвученный им 4 июля 1790 года. Возможно. Джефферсон чувствовал, что его план родился слишком поздно. Он начат речь с двух параграфов, похожих на извинения провинившегося школьника: де, ранее он упустил данный порядок из вида по причине разъездов, был болен или занят, а новые факты стали известны недавно. Однако его внутренний политик верил, что «эти обстоятельства извиняют отсрочку».

Джефферсон планировал для своих соотечественников «глубокое реформирование всей используемой ими системы мер и весов, дав каждой линейке значений десятичный знаменатель, уже утвержденный для их денежной системы, и тем самым сведя исчисление всех важнейших величин повседневности к доступной арифметике, где всякий сможет умножать и делить простые числа». Система Джефферсона устанавливала в 1 футе 10 дюймов, а в 1 фунте — 10 унций. Кубический дюйм дождевой воды получил бы вес в 1 унцию — ровно столько, сколько весил 1 серебряный доллар в 376 тройских гранов. Деньги и меры веса оказались бы увязаны друг с другом.

Депутаты Конгресса сонно кивали, пока Джефферсон самозабвенно жужжал над своим полем из цифр, пеков, гранов и мер эвердюпойса[41]. Очень немногие конгрессмены имели даже малейшее представление о чем речь, но и это не изменило сути. Когда Томас Джефферсон был маленьким, граница проходила по Аппалачам — они считались пределом расселения для белых людей. В 1750 году агент по продаже земли из Виргинии обнаружил глубокую долину, разрезавшую Аппалачские горы на высоте 1665 футов, откуда индейские тропы разбегались туда, где ныне расположены Теннесси и Кентукки. Он назвал ее Камберлендской впадиной в честь «мясника» Камберленда, печально известного британского генерала, а тринадцать лет спустя британское правительство, исходя из интересов империи, запретило селиться дальше верховьев рек, впадающих в Атлантический океан. С таким же успехом они могли перегородить реку Огайо. В марте 1775 года, пока патриотические собрания штатов накапливали претензии, Даниель Бун и артель из тридцати лесорубов начали прорубать из впадины дорогу[42], протянувшуюся на триста миль до самого Луисвилла на реке Огайо.

Бун потратил на изучение региона не один год. Два столетия белые поселенцы прорубали дорогу к океану, наблюдая, как цена на землю росла по мере истощения ее плодородия. Бун увидел поля мятлика в Кентукки, где паслись бизоны, в изобилии водились дикие индейки и росли великолепные леса. Позднее он вернулся, ведя за собой партию поселенцев, та угодила в устроенную индейцами засаду, в которой погиб его собственный сын. Позже благодаря виски и торговле с чероки удалось заключить шаткий мир, хотя вождь племени, взяв Буна за руку, предупредил, что Кентукки покажется ему мрачным и кровавым местом.

Юридические запреты опрокинула революция, и первые переселенцы прибыли на северный берег Огайо на лодке под названием «Мэйфлауэр». Другая партия вновь прибывших «чуть не поддалась желанию в подражание Колумбу целовать землю Кентукки, достигнув ее». Америку будто открывали заново. В течение следующих пятнадцати лет более ста тысяч человек последовали примеру Красотки Бетси из Пайка