Джефферсон предложил отчеканить полдоллара, >1/>5(пиастрин),>1/>10(бит),>1/>20 (полбита) — все серебряные, а также медную монету достоинством в >1/>100>и золотую десятидолларовую монету. В конце концов от пиастрина, или одной пятой, отказались в пользу недесятичной четверти доллара. Джефферсон позаимствовал несколько броских названий и украл у Морриса цент, задуманный как монета достоинством в >1/>100 предложенных губернатором денежных единиц. Джефферсон извратил эту идею, сделав цент >1/>100 собственной единицы. Беззастенчивый франкофил, он предложил дайм — от французского dixieme (десятый) и орла для золотой десятидолларовой монеты. Конгресс одобрил все эти частности в октябре 1786 года.
Решение Джефферсона отойти от правила двенадцати было примечательно, поскольку в свое время его установили не случайно. Сам Платон подробно расписывал, почему правило десяти, или декады, не подходит для его аллегории Атлантиды. Джефферсон, похоже, не оценил по достоинству тот факт, что Атлантида, поглощенная приливной волной, погибла из-за ложности ее основания: защитные сооружения, выглядевшие мощными, в реальности оказались слишком хрупкими, а общество, построенное на основе декад, стало в буквальном смысле слова декадентским.
В сути Просвещения, сформировавшего мировоззрение Джефферсона, было открытие суверенитета человека. Рациональный ум восемнадцатого столетия был склонен недооценивать божественный разум. В последние годы жизни Джефферсон долго и упорно трудился над цензурированной версией Нового Завета, будто он, а не Бог, имел более точное понятие о его смысле. Подобно иным пророкам Просвещения, его завораживала перспектива перетряхнуть все прежние устои.
Только человек мог улучшить инертный, неподвижный универсум. Очевиднее всего это проступало в Америке, где «болота нужно было осушить, пашне — вскарабкаться на склоны холмов, дороги — выровнять, создать железные дороги, водоснабжение, гавани, болота, дренажные системы, канализацию, поселки и города, а всю страну обратить в сад»[40]. Этот сад не являлся первозданным Эдемом, с которым первые поселенцы отождествляли Новый Свет: он должен был создаваться руками человека, приливом той упорной энергии, которая почти не оставляла места для двустороннего потока между королем и подданным, природой и фермером, силой и переговорами. Агрессивная самоуверенность философии Просвещения, возможно, сама фраза «дренажная система» говорили о пришествии национализма, республиканизма и индустриализации, основанных на беспрецедентной эксплуатации ресурсов.
Сотворение полностью десятичного доллара усложнял чисто джефферсоновский парадокс. Джефферсон был тем, кто провозгласил право каждого поколения утверждать собственный идеал общества, не скованный данью истории. Он рассчитал продолжительность каждого поколения на основе таблицы смертности и рекомендовал их смену каждые двадцать лет, как если бы поколения высыпались из коробочки одно к одному, словно леденцы от кашля. Он покончил с майоратом в Виргинии и утверждал, что привычная система мер и весов принадлежит истории. Взамен утвердил собственные законы, которые рассматривал как нечто суперреволюционное. Намеченные Джефферсоном в будущем революции не опрокинут ни одно из лелеемых им убеждений, которые он полагал вневременным выражением прав человека и естественных законов, очищенных от мрака неясного и благоволения монархов. Вероятно, политика подчиняется им в той же мере, как материальная Вселенная — законам Ньютона. Революции Джефферсона не страшили: они просто будут возвращать страну на путь естественного права, намеченного Декларацией независимости и Биллем о правах.