А через две минуты мы вместе смотрели на красивые две полосочки. Яркие и чёткие.

– Ну вот, – удовлетворённо выдохнул я. – Во вторник – в ЗАГС. А то отравилась, отравилась…

– Ладно, Костров, уболтал. Я выйду за тебя замуж.

– Будь добра, сделай одолжение, – улыбаюсь я Эльке, – и признайся уже, что я тебе не безразличен, а то мне как-то грустненько, что никто меня не любит.

Она молчит, глаза опустила, а я начинаю волноваться. Нет, хорошо быть офигительно прекрасным, но хотелось бы хоть иногда слышать это от любимой женщины.

– Я боюсь, Паш, – вздыхает Э-Лиза.

– Чего ты боишься? – спрашиваю, чтобы не спугнуть. Вот такой она бывает очень редко. Настоящей, без прикрытия.

– Тебя боюсь, – выдаёт она, а я теряю дар речи. Это она-то? Боится? Дайте литр корвалола! – Мне всё кажется: добьёшься своего, поставишь зарубку на изголовье кровати и уйдёшь покорять других женщин.

– Всё, – развёл я руками, – нет больше других женщин. В моей жизни появилась вредная, невозможная, но самая лучшая ведьма. Околдовала, пригрозила, что двойню мне родит. А я что? А я всё, – снова развёл руками, словно на гармошке играя. А потом сказал так серьёзно, как только мог: – Никто больше не нужен, понимаешь? Так что придётся тебе меня любить.

У Эльки вспыхивает лицо. Замечательно. Любит, значит. Стесняется признаться. Или из вредности молчит. Но зачем мне слова? Можно и без них. Важно, что я вижу и чувствую.

– Иди ко мне, – протягиваю руки. И она прячет лицо у меня на груди, а потом поднимает за поцелуем. Губы наши сталкиваются и высекают искры.

Мама будет счастлива. Женила всех сыновей. И умных, и прекрасных. И внуками мы её завалим – пусть попробует стонать или пищать. А будет жаловаться – ещё потрудимся, чтобы пополнить ряды Тургеневых-Костровых.

Эля

Свадьбы у нас почти не было. Мой властелин и господин Пашка построил всех. Ни жаркие споры, ни крики мамы Лены не растопили его решимости.

У меня было ослепительно белое платье, фата до пола и кольцо на полпальца (чтобы все видели, что я замужем, – заявил мой Костров). Была торжественная роспись и ресторан для родни и друзей. Свидетеля апостола Андрея мы бросили на свидетельницу Тому – мою коллегу, очень умненькую и красивую девочку, на которую сделали стойку оба брата.

– Держи ухо востро, – предупредила я её. – Оба умные и обаятельные, но великие бабники, поэтому поступай, как в математике: два пишем – три в уме, то есть не верь ни единому слову.

Тома улыбалась и закатывала глаза. Но мой долг – предупредить. А то кто их знает, этих Костровых? Не всем же так везёт, как мне с Пашкой.

Пока народ веселился, муж мой увёз меня на Бали. К морю, экзотике, пальмам, невероятной красоте. Там мы прожили две совершенно счастливые недели. Купались, мечтали, любили друг друга. Там я наконец-то призналась Пашке в любви.

– Люблю тебя, – шепнула, когда закатное небо отразилось в морской глади.

– Я знаю, – поцеловал меня самоуверенный зазнайка. – Иначе ты бы не вышла за меня замуж.

Спорить я не стала – ни к чему. Зато подумала: как здорово иметь подруг. Если бы не они, никогда бы в голову не пришло искать мужа для Юльки по банковским досье.