Тяжелый.

Заморгала, зажмурилась – над нами разливалось ослепительно-голубое небо, и, если бы не тонкие струйки снега, стекающие по куполу, было бы полное ощущение лета. Пошевелилась, застонала сквозь зубы.

Все тело болело.

Люк задышал мне в волосы, потянулся поцеловать с закрытыми глазами.

– Нет-нет, – голос у меня был каркающий, сорванный, – никаких поцелуев с нечищеными зубами. Медсестра внутри меня категорически протестует.

Он усмехнулся, подул мне на висок и отстранился, закинув руки за голову. Я же попыталась встать.

За спиной щелкнула зажигалка, потянуло дымом.

– Отдам невинность за кофе, – простонала я, поднимаясь. Ноги дрожали.

– Отнести тебя?

– Отнеси, – я рухнула обратно на кровать. – Боги, как все болит. Кто-то вчера постарался.

С его стороны раздался сытый смешок. Я обернулась: Люк лежал расслабленный, довольный и улыбался солнцу. Выглядел он таким помятым, что мне резко расхотелось видеть себя в зеркале.

– Ты знаешь, – пробормотала я лениво, подползая к нему и утыкаясь губами куда-то под мышку, вдыхая его запах и запах нашей близости, – что у тебя глаза светятся?

Ох, Люк, Люк.

Меня накрыло оглушающей, почти животной нежностью, и я прижалась еще сильнее.

Теперь я знаю, какой ты в любви – неистовый, сильный. Как завораживающе темны и беспощадны твои глаза, как искажается твое лицо в моменты наслаждения и срывается голос, как беспомощно подрагивают губы после. Как уязвим ты передо мной.

Я все знаю о тебе, даже то, что ты еще не понимаешь. И о себе тоже.

– Светятся, – отозвался он после недолгого молчания и провел рукой по моей спине. – После ранения началось. Когда я тха-охонга усмирить пытался.

– А-а-а, – успокоилась я. – Тогда это моя кровь действует.

– Кровь? – переспросил он хрипловато.

Я потерла глаза, морщась от ноющих мышц.

– Тебе не сказали? Этот муравей тебя не только проткнул, но и ядом отравил. А наша кровь способна нейтрализовывать яд. Она еще усиливает родовую магию. Пришлось тебя напоить. Только не говори никому, это семейный секрет. Мариан вон после того, как Васиной крови глотнул, начал оборачиваться, а в тебе, значит, тоже какие-то семейные способности проснулись. Вряд ли они заключаются только в светящихся глазах. С тобой больше ничего странного не происходило?

– Я начал видеть ветер, – проговорил он медленно.

– Ого, – я поцеловала его куда дотянулась. – Ветер – это вроде вотчина Инландеров. Есть родня?

– Дальняя, – ответил он небрежно. Сел, погладил меня по животу, задержал руку на змее.

– Откуда?

– Ты подписывал документы на дарение Пастуха, Люк. Полным именем. Просто скопировала, увеличила – и мне нарисовали, что хотела.

Он молча и почти по-хозяйски гладил меня по животу – и я, к ужасу своему, снова почувствовала теплое тянущее желание, будто за одну ночь безудержной страсти Люк усилил потребность в себе в сотни раз. Тоже села, провела рукой по его волосам – он охотно повернул голову, улыбаясь. Потеребила ухо, ощущая кончиками пальцев зажившие дырки от серег. Потянулась к своей мочке, вынула золотой гвоздик – крошечный цветок шиповника с белой окантовкой и маленьким рубином в центре.