— Да что тут рассказывать... — проворчал Мазур.

Уводил деньги в офшоры — значит, не платил налоги. Самое жуткое преступление в Эстадос Юнидос — неуплата налогов. Человек с большими деньгами и связями от многого может откупиться, начиная с педофилии и кончая собственноручно совершенным убийством (забытое ныне, но прогремевшее лет пятьдесят назад дело Мерчисона). Одного не простят никому и никогда, сколько бы миллионов у него ни лежало в загашнике, какой бы батальон адвокатов ни стоял в готовности, будь у него в собутыльниках хоть сам президент — неуплату налогов.

— Налоговики, конечно, — сказал Мазур уверенно.

— И не только они, — сказал Лаврик. — Беда никогда не приходит одна. Понимаешь ли, Хэнсфилд — из одного из нефтяных картелей Новой Англии. А они много лет грызутся с собратьями по ремеслу с юга и юго-запада. И когда последним приволокли великолепно воняющий материал на конкурента... Когда к тому же неделю назад люди Васкеса намекнули южанам, что их на определенных условиях могут допустить к участию в разработке новых, только что разведанных нефтяных полей... Тут же взвыла свободная, независимая и неподкупная американская пресса и прочие масс-медиа, Интернет загудел, как пьяный сантехник. Да и двое компаньонов Хэнсфилда на стену полезли, когда узнали, что он год сосал нефть из их общих некогда промыслов, но денежки забирал себе... Большие парни в Вашингтоне быстро поняли, во что могут влипнуть. Предстали бы марионетками нефтяного барона — а уж политики-конкуренты такого случая ни за что не упустили бы. Вот и пришлось благолепия ради срочно разворачивать «Кальмара» на Флориду. Загубил ты, циник, политическую и финансовую карьеру сенатора... — Лаврик ухмыльнулся — Впрочем, это для тебя шаг назад, ты когда-то угробил карьеру кандидата в президенты, имевшего неплохие шансы на Большой Белый Вигвам...

— А та асиенда? — спросил Мазур.

— Элементарно, Ватсон... Дон Франсиско Одриа, коего ты так бесцеремонно стащил с ложа любви, как раз тоже был мотором, только другого мероприятия — переворота в Месаудеро. Человек незауряднейший, следует признать. Двадцать лет отслужил в армии, в отставку вышел два года назад бригадным генералом. По отзывам близко его знавших, отличный военный. И неплохой политик. Все держалось на нем. Вот и представь, что было бы, если бы перед Аустерлицем Наполеон насмерть отравился несвежей колбасой... Именно это и случилось. В Месаудеро введены парочка надежных полков и парашютная бригада, потрошат схроны с оружием, разоружают частные бандочки, вяжут главарей рангом пониже. Одриа был очень словоохотлив...

— Поди, к потолку за ноги подвешивали? — фыркнул Мазур.

— Ничего подобного, — серьезно сказал Лаврик. — Сейчас не осужденные историей времена дона Астольфо. Зачем за ноги к потолку, если есть более гуманные способы? Васкес при беседе с глазу на глаз ему честью поклялся, что за государственную измену конфискует все движимое и недвижимое, оставит только то, что в карманах... а у него и в карманах ничего не было, вы ж его голым приволокли... Лишит гражданства и вышлет за границу — гуманности ради, в сопровождении его симпатии. А наш дон был слишком в себе уверен и зарубежных счетов не держал. Он терял всё. Абсолютно. Оставалось бичевать где-нибудь в Буэнос-Айресе или Каракасе, ради хлеба насущного отправить симпатию на панель... Вот он и запел, как птичка ноле — под гарантии, что половину угодий, как и предусматривается реформой, ему оставят. И амнистируют, — Лаврик усмехнулся довольно цинично. — Есть у меня сильные подозрения, что кто-нибудь из оставшихся на свободе справедливо посчитает дона предателем и постарается загнать ему пулю в спину — но это уже проблемы дона... В общем, все у них благополучно рухнуло. Вторжения в обозримом будущем не случится, сепаратистов придавят. Я не исключаю, что кто-нибудь попробует дернуться — но это будут уже ошметки, художественный свист... А мы все дружненько вертим дырки в клифтах. Тебе президент отваливает Звезду Отваги — это и в самом деле звезда, но аккуратная такая, не то, что африканские с тарелку размером. Мне тоже, — скромно добавил Лаврик. — И твоей Белке светит Почетная морская медаль, причем не серебряная, а золотая, девка визжать будет от восторга... И всем, кто с тобой участвовал в обоих рейдах... — он скорчил грустно-философскую гримасу. — А также — куче народу, совершенно ни к чему непричастному, но ухитрившемуся в нужное время оказаться рядом. Что ж, так было во все времена по всему глобусу, и дальше будет... Ну, а на Родине, как и было обещано, светит тебе золотая звездочка. И мне тоже, бают, — так же скромно добавил он, прищурился: — Рад?