Три десятка индейцев флибустьеры всё-таки положили.

Испанцы тоже нападали, но без особого азарта — не тянуло их воевать с пиратами.

Один капитан-негр по имени Прадо сам вышел на Олегов отряд с поднятыми руками, заявив, что выбирает сторону нападающих.

Выведав у Прадо кой-какие секреты, Сухов приказал ему послать донесение де Гусману в Гуйабаль, деревеньку по соседству с Панамой, где обретался незадачливый президент аудиенсии, и обрисовать положение дел в самых мрачных тонах — мол, озлобленные пираты числом две тысячи наступают, и скоро вам будет весело.

Прадо так и сделал, не чувствуя ни малейших угрызений совести, ибо писал он чистую правду, хоть и не всю.

На день девятый своего скорбного пути пираты взошли на гору, с вершины которой увидали синий разлив Великого Южного моря.

Хорошо был виден галеон, следующий на острова Товаго и Тавагилья, — это жители обреченного града Панамы спешили укрыться от грозного набега. А вон и башни Панамы…

Пираты блаженно улыбались. Надо было видеть этих обросших, вонючих людей в стоптанных сапогах и рваных рубахах, худущих — все кости вон. Но упрямый, опасный, алчный блеск в их глазах выдавал бешеную волю к жизни, жестокое желание отомстить за все потери и невзгоды, дорваться до сокровищ Панамы — и запустить в них руки по локоть…

Один вид, открывшийся с горы, придал войску новых сил, а уж когда бойцы спустились на пастбище, то многие возблагодарили Господа, ибо на них, помахивая хвостами, тупо смотрели овцы, коровы и бычки. Говядина и баранина! Еда!

Пираты просто ошалели — перебив всё стадо, они тут же, не сходя с места, стали разводить костры и жарить мясо.

Наблюдая за тем, как нутряные хотения берут верх над велениями долга, Сухов поручил готовку буканьерам, знавшим толк в говядине, а всем остальным велел зарядить мушкеты и залечь.

Его опасения оправдались — показался отряд испанцев, человек в двести. Залп из мушкетов проредил их нестройные ряды, и доблестные защитники Панамы умчались прочь, крича: «Завтра, завтра, собаки, мы вернёмся!»

Пираты, поднятые по тревоге Морганом, почти сразу построились, в одной руке сжимая мушкет или палаш, а в другой — кусок мяса.

— Генри, — крикнул Олег, — испанцы оставили дозор, человек десять! Снять?

— Зачем? — отмахнулся Морган. — Нам они не страшны!

— Я тоже так думаю.

— Завтра… — выдохнул Генри. — Завтра мы вступим в Панаму!

Пираты, осоловевшие от мяса, принялись резать траву, умягчая свои «постели». Караульные выступили в дозор.

Сухов накосил себе злаков и разлёгся, чувствуя, как довольно урчит желудок, набитый говядиной и бараниной.

Было тихо, и даже пушки, бухавшие со стороны Панамы, не могли нарушить сна тех, кто завтра с утра намеревался ворваться в один из богатейших городов Западных Индий.

Накануне штурма дон Хуан де Гусман сходил в церковь, где перед ликом Богоматери поклялся умереть, защищая Её, и оставил кольцо с бриллиантом по цене сорок тысяч песо — в знак покорности.

Молебны и колокола звучали не переставая. С жаром било поклоны, служило мессы и устраивало шествия духовенство из собора Святого Франциска, монахини из обителей Росарио, Ла-Мерсед и Сан-Доминго.