Послышался смех и даже аплодисменты — где-то эти слова Чхве здорово повеселили людей. Едва сдерживая слезы, Канг прервала разговор и швырнула телефон в стену. Пока аппарат разлетался на маленькие кусочки, Канг приняла решение: она уйдет в отпуск в ту же минуту, как закончится летний читальный лагерь. И вовсе не из-за того, что она злилась на Чхве, окончательно испортившую ей настроение. Просто ей нужен отдых.

Неизвестно, каким образом его занесло в Изыми, но серия фотографий черных журавлей, которую он сделал там, выделялась на фоне остальных работ. Точнее будет сказать, что эти фотографии не выделялись, а были исключением в его творчестве, поскольку до и после этого он фотографировал только людей — друзей, знакомых или членов семьи. Но казалось, что не только предмет съемки выделял эту серию, было в фотографиях и что-то еще, особенное. Фотографируя людей, он не слишком много внимания обращал на то, как падает свет, не продумывал детально, в какой части будет фокусироваться кадр. От его фотографий создавалось ощущение, будто он снимал их экспромтом, без длительной подготовки, на полароид, делающий мгновенные фотокарточки: большая часть кадра обычно была размыта, словно фотографировали в спешке, хотя, конечно, кое-что оставалось в резкости. Сделанные в Изыми фотографии журавлей не были исключением. Я открыла для себя творчество этого фотографа задолго до того, как вместе с известием о его смерти мне поступило предложение от одного издательства написать его биографию. Однако я никогда не была знакома с ним лично. Забавно, но только много позже я узнала, что у меня все-таки был шанс встретиться с фотографом, когда я училась в университете. В любом случае я с удовольствием согласилась начать работу над книгой о нем.

Через некоторое время после того, как я приступила к изучению материала, однажды вечером мой муж вернулся домой пьяным и спросил меня, зачем я вообще взялась за эту книгу. Не помню, что я сказала ему тогда, но точно ничего интригующего, как, например: «В его фотографиях что-то есть». Скорее ответила что-то типа: «Если скажешь, чтоб я оставила это занятие, то брошу прямо сейчас». Потому что тогда моя жизнь казалась мне толстой скучной книгой, которую «что прочитаешь, что не прочитаешь — без разницы». Но муж, вместо того чтобы попросить меня не заниматься больше этой работой, спросил, люблю ли я его. Сейчас мне страшно вспоминать тот вечер. Я никак не могла понять, что же творится в голове мужа и почему он задает мне эти вопросы. В ту ночь он спросил у меня всего две вещи: почему именно я пишу книгу об этом человеке и люблю ли я его, своего мужа. Его вопросы не получили настоящих ответов, но дали мне понять, что мужчины такие существа, которые решают убедиться, что ты их любишь, в самый неподходящий момент.

В любом случае я даже не догадывалась, что фотографии, развешенные над моим столом, были для мужа как бельмо на глазу. Я не помню точно, когда повесила их в своей комнате, знаю только, что именно закат в день смерти моей матери заставил меня вырезать их из сборника работ фотографа. Мама умирала мучительно. Словами не передать, как она страдала. До последней минуты ее сопровождала боль, лишь изредка облегчаемая лекарствами. И вера, которая поддерживала ее всю жизнь, теперь тоже нуждалась в поддерживающих препаратах. Из-за мамы я узнала, что между жизнью и смертью человек страдает. И каждый страдает по-своему, переживая личные мучения. До самой последней минуты я держала руку матери, уже не приходившей в себя, и постоянно повторяла, что люблю ее, но я так и не смогла понять, как сильно она страдает. Похоже, смерть понять легче, чем чужую боль. Я не ощутила горького чувства потери, когда мама ушла из жизни. Боль, которую я не могла разделить с ней, отдалила нас с мамой, как пропасть, так что даже смерть не могла сравниться с ней. Пока тело матери перевозили в холодный больничный морг, я смотрела на закат. Нет, не я смотрела на закат, скорее мне просто было видно закат.