— Девушка, еще пива. Три по пол-литра.

Вечер моего дня рождения. И пусть мне не удалось провести его с любимым в каком-нибудь тихом американском городишке, я пью пиво в ресторане на самой высокой башне в Сеуле. Если разобраться, это тоже не так уж и плохо.

Не многие студенты мечтают стать таксистами после университета. Мы познакомились с Чон Хёном в клубе, где собиралась молодежь, интересующаяся рекламным делом, и сошлись на почве любви к кино. Он мечтал стать маркетологом в области киноиндустрии и посвятить свою жизнь кино, а я представляла себя режиссером, который снимает фильм за фильмом, чтобы донести что-то до этого мира. В то время мы ничего собой не представляли и именно поэтому могли представлять себя кем угодно. Как однажды посчитал Чон Хён, в двадцати четырех часах каждого дня тысяча четыреста сорок прекрасных минут. Он всегда носил с собой свой «кэннон», который ему подарили на поступление в университет. И он наиболее ярко мог видеть весь этот мир, когда тот озарялся светом вспышки, выхватывая одну из шестидесяти секунд одной минуты из тысячи. И это время для него растягивалось до космических масштабов.

И куда это все подевалось? Где теперь эти секунды? Где весенние дни с лениво опадающими вишневыми лепестками и Чон Хёном, рассуждающим о красоте тысячи четырехсот сорока минут. Окончив университет, я некоторое время проработала в турфирме, но примерно через год перешла в корпорацию, занимающуюся рекламой, где и работаю до сих пор. Чон Хён работал в киноиндустрии и получал какую-то минимальную зарплату. Так продолжалось года три, и наши отношения тем временем завяли, как забытый на веранде зеленый лук. Чон Хён, ранее мечтавший стать таким же известным, как режиссеры Пак Чхан Ук или Понг Чун Хо, заявил, что, пока ему еще не исполнилось тридцать, он собирается начать новую жизнь. Вскоре выяснилось, да и то узнала я это через десятые руки, что новая жизнь Чон Хёна — такси. Я не смогла перебороть свое разочарование, перевела на его счет все накопленные деньги, позвонила и холодно сообщила, что мы расстаемся. Я могу справиться с любыми трудностями, но не выношу банальностей. Есть мечта, есть желание заработать, а есть совершенно обычный кризис среднего возраста. Вот этого я терпеть не могу. Я твердо решила, что больше видеть его не хочу. Сам же Чон Хён никак не отреагировал на мои слова о том, что я перевела ему деньги и что его ждет ничтожная, дурацкая жизнь. И я опять подумала: как же это банально!

Летом 2008 года Чон Хён работал таксистом и часто ездил в центр города, который был постоянно забит из-за того, что демонстранты, выступавшие против импорта американского мяса, перегораживали дороги и мешали движению. Я со своими коллегами дважды — тридцать первого мая и десятого июня — выходила на митинги. Оба раза тысячи демонстрантов заполняли площадь Кванхвамун, в руках у всех были свечки. Все движение до ночи было перекрыто. Я запомнила, что это было именно десятого июня. Недовольные политикой Ли Мён Бака[11] демонстранты прошли по улице Сечжон-но и столпились перед зданием парламента. Людей было столько, что невозможно было пошевелиться. Когда началось шествие, дорога в пятьсот метров от здания пресс-центра до перекрестка с улицей Сечжон-но заняла целый час. Мы шли, останавливались, садились на асфальт, снова вставали. Будучи совсем не в настроении протестовать, я в итоге отделилась от шествия и пошла в сторону западных городских ворот Содэмун. Всю дорогу я сжимала в руке мобильник. В тот день я сильнее всего тосковала по Чон Хёну с тех пор, как мы расстались. Удивительно, каким одиноким можно быть в толпе. Я была уверена, что если я позвоню Чон Хёну, то он сразу приедет. Я была убеждена в этом, возможно, даже сильнее, чем тысячи демонстрантов в своих действиях. Именно поэтому я так и не позвонила, хотя сейчас понимаю, насколько нелепой была моя уверенность. В любом случае вечером того дня для меня завершился период жизни, когда я была счастлива.