– Слушаю, капитан Мишаков.
– Говорю же, на работу надо! – шепнула Софье Захаровне Маня.
Он действительно слушал, не отвечая, и выражение лица у него менялось.
Маня вдруг так забеспокоилась, что на секунду стало трудно дышать.
– Нам в самом деле нужно ехать. – Глаза у капитана сделались оловянными. – И побыстрее.
– Да как же так-то, сынок?!
Но он не слушал, и стало понятно, что даже если Софья Захаровна сейчас запоет арию Кармен, он все равно не услышит. Большими шагами он вышел в прихожую – Митюшенька посторонился, пропуская его, Софья Захаровна ринулась следом, и Маня тоже, и в два счета они оказались на площадке.
Старуха еще что-то кричала вслед, благодарное и укоризненное одновременно, а он уже сбегал по лестнице. Маня догнала его на первом этаже.
Он мельком на нее взглянул:
– Черт вас побери совсем!
– Меня?! – поразилась Поливанова.
– И вас тоже! – рявкнул он. – Садитесь, поедем.
– Что случилось-то?!
– Стрельба. Этот ваш писатель ранен. Только без истерик, слышите!
Поливанова открыла машину, уселась за руль, завела мотор. Мишаков плюхнулся рядом. Она повернулась, чтобы бросить на заднее сиденье свой портфель, и очень близко он увидел ее лицо.
– Тяжело? – только и спросила она.
Сегодня вечером (продолжение)
Почему-то Алекс чувствовал только стыд и неловкость, как будто виноват в чем-то. Ни в чем он не виноват, но ему было стыдно, что он перепугал Маню, и неловко, что утренний сыщик смотрит на него с брезгливым сочувствием в совершенно оловянных глазах.
Капитан не только смотрел, он еще выговаривал ему, как завуч школьному хулигану, разбившему мячом окно учительской:
– А все самодеятельность ваша! Сидели бы дома, писали романчик, кофеек попивали, нет, понесло вас на какую-то дачу, хрен ее знает!.. Мы без вас управимся, у нас работа такая, мы ее умеем делать и без вас разберемся!
– Мне было нужно...
– Нужно своими делами заниматься, вот что нужно! Легко отделались, между прочим! Чуть пониже да поцентрее – он так и сказал «поцентрее», – был бы еще один труп вместо знаменитого писателя! Читателей сиротами оставили бы!
Маня молчала, и ее молчание и сердило, и беспокоило Алекса.
В палате он был один. В больнице, куда его приволок насмерть перепуганный водитель Анны Иосифовны, его немедленно узнали, пулю вытащили и уложили на «почетное место». Когда выяснилось, что все обошлось: обыкновенное ранение и небольшая кровопотеря, – в палату потянулся больничный персонал – за автографами. Алекс растерянно подписывал какие-то листочки и думал только о том, что всех подвел и ему теперь должно быть стыдно.
Ему и было стыдно, а Маня молчала. Она сидела на стуле, опустив плечи, как после тяжелой работы, забравшей все силы, и молчала.
– Кто стрелял, выходит, не видели?
Алекс покачал головой. Качать было трудно, шея с левой стороны казалась наспех слепленной из цемента, двигалась плохо. И вообще собственное тело стало чужим, холодным, и странно было, что он почти не может им управлять.
– А эта куда девалась? Балерина? Тоже не знаете?
Алекс собрался было по привычке пожать плечами, понял, что никак не может этого сделать, и сказал: