– Почему? – вдруг спросила переставшая на минуту быть невидимой Маня Поливанова. – Почему Булкой?

– Да она мне в детстве все булки пекла с изюмом. А я их любил. И привык Булка – Бабулька. Мать говорит, Булка кого-то там убила, собирается признание делать. Ну, е-мое, какое еще признание-то?! Я и помчался. А тут вы! Только Булка никого не убивала! Она вчера при мне снотворное выпила! Небось спала, как из пушки, ничего не слышала! И не убивала она!

– Да я знаю, – с досадой сказал капитан. – Чего ты заладил? Вы, Софья Захаровна, утром вышли подъездную дверь отпирать, да? Вы же ее каждый божий день отпираете! И наткнулись на труп. Вы точно знали, что ночью в подъезде никого не было, кроме вот... Митюнюшки, и дверь вы закрывали. Что он ее открыл, да еще ломиком подпер, вам, конечно, в голову не пришло. Вы решили, что ваш прекрасный внук прикончил человека...

– Нет, не так я решила! – И тут Мане показалось, что старуха сейчас покажет капитану здоровенную узловатую фигу. – Никого Митюшенька убить не мог! Я только знала, что, ежели дознаются, что он у меня был, его беспременно посадят! Как пить дать посадят! А я этого допустить не могу! – И она ладонью хлопнула по скатерти. – У него и так все навыворот пошло через эту распроклятую машину! Надо кого-то сажать, берите меня и сажайте!.. Я уж как-нибудь, а от него отстаньте!

– Булка, не дури!

– А ты молчи! Молод еще, не понимаешь ничего! Не будет у тебя жизни после тюрьмы! Никакой не будет, ни плохой, ни хорошей! Мыканье да горе останется, а больше ничего! Сажайте меня, я от своих слов не отступлюсь!

– Фью-фью-фью, – просвистал капитан легкомысленно. – А мне соседи рассказывали, что вы со всеми родственниками как будто в ссоре...

– И в ссоре! – подтвердила старуха пылко. – Я со своей сестрой, бабкой его родной, десять лет не разговаривала, пока она помирать не решила! Уж перед смертью мы с ней помирились, поплакали, все друг другу простили! И с матерью, племянницей моей, тоже не разговариваем! Только сегодня я ей позвонила, прощения попросила и велела Гарольда забрать! Что ж мне его, усыпить, что ли? Он без меня пропадет! А с Митюшенькой никогда я не ссорилась, ни одного разочка! Как мне с ним ссориться, если он единственный внучок мой? И мальчик хороший, добрый! Сейчас таких и нету, не делают таких. А он у меня хороший. Я всегда ему помогала, и он мне помогал!..

– Да я вижу, вижу, – и капитан кивнул на стену. – Тут сплошняком его фотографические портреты, как будто он звезда экрана.

– Забирайте меня, – велела старуха. – Я вам все бумаги подпишу, какие ни есть! А ты, Митюшенька, уходи. И не думай обо мне, не заботься! Ты о себе заботься, живи хорошо, с умом!..

– С умом всегда лучше, чем без ума-то, – согласился капитан. – Повезло тебе, Митюнюшка. Вот как тебя бабушка любит, готова на себя чужой грех взять, только б внучка любимого не трогали. Ну, желаю, чтобы девки тебя так же любили.

И одну за другой распахнул дверные створки – окончен, мол, разговор, не о чем больше разговаривать.

– А... а забирать? – всполошилась старуха. – Как же?