— Главный инспектор Мэлоуни, — Кен Албимейрл произнес фамилию правильно и теперь кивал рассудительно головой и лениво постукивал кончиками пальцев по своему изящному и опрятному рабочему столу, — уже в течение многих лет является отличным полицейским. Фактически он находится здесь дольше меня. (Кен Албимейрл занимал должность комиссара в Нью-Йорке семь месяцев).

— Может быть, — сквозь зубы прошипел Фрахари, — никто прежде не замечал некомпетентности главного инспектора.

— Он прервал разговор, — отозвался глухим голосом Зидли, будто до сих пор не мог поверить в случившееся.

— Одну минуту, — попросил Кен Албимейрл и, набрав интерком, произнес:- Мисс Фрайдэй, не могли бы вы принести мне материалы по главному инспектору Фрэнсису Мэлоуни?

— Да, сэр, комиссар, — ответил интерком резким голосом.

— Этот случай не зафиксирован в материалах, — сказал Фрахари. — Его не будет в фаааайле — он просто сделал это!

— Совершенно верно, — согласился Кен Албимейрл, постукивая одновременно всеми пальцами. — Если бы вы, мистер Фрахари, описали произошедшее, поставили меня в…

— Закари, — поправил Фрахари.

— Извините?

— Закари, не Фрахари! И агент, а не мистер! Я агент Закари из Федерального бюро расследований! Вот мое… — и он потянулся к заднему карману брюк.

— Не надо, не надо, — заверил его Албимейрл. — Я видел ваше удостоверение. Извините, что произнес вашу фамилию неправильно. Итак, вы Закари, а вы… Зидли?

— О, небеса, — воскликнул комиссар, смеясь сам над собой. — Спунеризм. Хорошо, ничего страшного, я понял. Закари и Фридли. Агент Закари и агент Фридли.

— Все верно, — произнес агент, по-прежнему сквозь зубы и с красным лицом.

— Мой излюбленный спунеризм, — продолжил комиссар, улыбаясь задумчиво, — произошло улучшение слов, в оригинале «флаттербай», а произносится «баттерфляй».

— Комиссар, — обратился агент Фридли.

— Да?

— Не хочу торопить вас, комиссар, но думаю, что Мак скоро вцепится вам в горло.

Кен Албимейрл посмотрел на Закари и понял, что такой вариант весьма возможен. Пришло время сконцентрироваться и проявить выдержанность.

— Понимаю, — сказал он, глубоко вздохнул и продолжил. — Я, конечно, джентльмены, понимаю и сочувствую вам. И прежде чем мы начнем, пожалуйста, позвольте заверить вас здесь и сейчас, что, если произошло хоть малейшее нарушение должной полицейской процедуры, если главный инспектор Мэлоуни, сознательно или непреднамеренно навредил или испортил что-то в деле, которым вы занимаетесь, то я лично не успокоюсь, пока тщательно и досконально не расследую это дело. Когда я стал, хм, комиссаром полиции этого замечательного города, я поклялся во время моей инвеституры в мэрии — а вот и фото в рамке на стене, того самого важного события, на которой голова мэра слегка поблескивала — что любая халатность или незаконная процедура, или недопустимое поведение, с которым могли мириться в прошлом — я не утверждаю, что это было, в любом случае, не в моей компетенции осуждать моих предшественников, я просто говорю, если и были какие-то ослабления стандартов, и по каким-либо причинам они были нарушенны, то они должны прекратится и исчезнуть. Тогда. С тех пор, как я стал комиссаром. И если вы изучите учетно-отчетную документацию с того дня, джентльмены, то я искренне верю, вы почувствуете себя более спокойно и уверенно под моей защитой справедливости и правомочности. И через публичное обсуждение без страха перед протекцией…