– Девушка, – сказал бургомистр, – что ты делаешь подле этого мертвеца?

Не смея поднять глаза, она отвечала:

– Молюсь за моего друга, который пал здесь, словно поражённый молнией: теперь я осталась одна и тоже хочу умереть.

– Гёз Уленшпигель умер, – сказал патер, задыхаясь от радости, – слава богу! Мужик, копай живее могилу. Сними с него одежду.

– Нет, – сказала Неле, вставая, – с него ничего не снимут, не то ему будет холодно в земле.

– Копай могилу, – сказал патер крестьянину с лопатой.

– Хорошо, – сказала Неле, заливаясь слезами, – в этом известковом песке нет червей, и он останется невредим и прекрасен, мой возлюбленный.

И, обезумев от горя, она упала, рыдая, на тело Уленшпигеля, покрывая его поцелуями и слезами.

Бургомистр, старшины и крестьянин были исполнены сожаления, но патер не переставал весело твердить:

– Великий гёз умер, слава богу!

Затем крестьянин вырыл яму, положил в неё Уленшпигеля и засыпал песком.

И патер произносил над могилой заупокойную молитву; все кругом преклонили колени. Вдруг под песком всё закопошилось, и Уленшпигель, чихая и стряхивая песок с волос, схватил патера за горло.

– Инквизитор! – закричал он. – Ты меня хоронишь живьём во время сна! Где Неле? Её тоже похоронили? Кто ты такой?

– Великий гёз вернулся на этот свет! – закричал патер. – Господи Владыка, спаси мою душу!

И он убежал, как олень от собак.

Неле подошла к Уленшпигелю.

– Поцелуй меня, голубка, – сказал он.

И он снова огляделся вокруг; крестьяне убежали вслед за священником, бросив на землю, чтоб легче бежать, лопату, стул и зонтик; бургомистр и старшины, зажав от страха уши, стонали, распростёртые на траве.

Подойдя, Уленшпигель встряхнул их.

– Разве возможно, – сказал он, – похоронить Уленшпигеля – дух, и Неле – сердце нашей матери Фландрии? И она может уснуть, но умереть – никогда. Пойдём, Неле.

И он ушёл с ней, распевая свою шестую песню. Но никто не знает, когда спел он последнюю.