Я отшвырнул от себя умирающее чудовище, не в силах подавить крик боли, когда его когти вырвались из моего тела.

Фонарик уже почти погас, но в бледном, точно лунном свете я разглядел третьего гоблина, спешащего ко мне на четырех лапах, чтобы, насколько возможно, быть и менее уязвимой мишенью. Он был достаточно далеко, вероятно, почти в конце туннеля, и, несмотря на его скорость, это дало мне время броском кинуться к пистолету, схватить его и дважды выстрелить. Первый выстрел не достиг цели. Вторая пуля попала в ненавистную свиную харю, выбив один алый глаз. Он качнулся набок, врезался в стену и затрясся в предсмертных судорогах.

В тот самый миг, когда фонарик испустил последний дрожащий луч, мигнул и погас, мне показалось, что я увидел четвертого гоблина, карабкающегося, как таракан, по стене. Прежде чем я смог удостовериться в том, что это гоблин, мы погрузились в полную темноту.

Боль, словно кислота, жгла располосованную ногу, пронзенные бока горели огнем, так что изящества движений мне явно не хватало. Я не рискнул остаться там, где стоял, когда погас свет — ведь если в самом деле был четвертый гоблин, он будет скрытно продвигаться к тому месту, где видел меня в последний раз.

Я перебрался через один труп, затем перелез через второй и наконец нашел Райю.

Она лежала на полу лицом вниз. Очень тихо.

Насколько я помнил, она не двинулась, не издала ни звука с того момента, когда гоблин обрушился со стены и столкнул ее на пол. Мне хотелось аккуратно повернуть ее на спину, пощупать пульс, назвать ее имя и услышать в ответ ее голос.

Но я не мог сделать этого, пока ничего не знал о четвертом гоблине.

Согнувшись над Райей, прикрывая ее собой, я посмотрел вдоль неосвещенного туннеля, вскинул голову и прислушался.

Гора успокаивалась, и казалось, что, по крайней мере на время, она перестала закрывать свои бреши. Если там, откуда мы пришли, еще и обваливались куски потолка и стен туннелей, эти обвалы были небольшими и шум от них не достигал наших ушей.

Было темнее, чем если зажмурить глаза. Темнота была мягкой, лишенной очертаний, сплошной.

Против воли я вступил в диалог сам с собой, и пессимист спорил с оптимистом:

— Она мертва?

— Даже и не думай об этом.

— Ты слышишь ее дыхание?

— Ради Христа, если она без сознания, ее дыхание может быть совсем неглубоким. Вполне возможно, что с ней все в порядке, просто она без сознания и дышит так слабо, что это невозможно расслышать. Ну, что скажешь? Что скажешь?

— Она мертва?

— Думай только о враге, черт тебя дери.

Если еще один гоблин вообще существовал, он мог появиться откуда угодно. С его умением ходить по стенам у него было большое преимущество. Он мог даже свалиться на меня с потолка, прямо мне на плечи и голову.

— Она мертва?

— Заткнись!

— Ведь если она мертва, какая тебе разница, убьешь ты четвертого гоблина или нет? Какая разница, выберешься ты вообще отсюда или нет?

— Мы с ней оба выберемся отсюда.

— Если тебе придется возвращаться домой одному, какой смысл тогда возвращаться домой? Если здесь ее могила, это вполне может стать и твоей могилой.