Все они были гоблины. Даже на таком отдалении я не сомневался в их принадлежности к этому демоническому братству.

Райа тоже почувствовала их истинную сущность. Прошептала:

— Если Йонтсдаун — место их гнездования, тогда это — гнездо внутри гнезда.

— Улей, черт его возьми, — согласился я. — И все жужжат вокруг него, словно трудовые пчелы.

Время от времени грузовик, груженный углем, с ворчанием двигался с севера, пробираясь среди облетевших деревьев по дороге, делящей поляну на две части, в другой конец леса, по направлению к воротам. По другой стороне шли пустые машины — к шахте, на погрузку. Водители и их помощники все были гоблины.

— Что они здесь делают? — поинтересовалась Райа.

— Что-то важное.

— А что?

— Что-то, что не обещает ничего хорошего ни нам, ни всему нашему роду. И я думаю, что центр этого вовсе не в тех зданиях.

— А где тогда? В самой шахте?

— Точно.

Мрачный, еле пробивающийся сквозь тучи свет быстро слабел. Приближался ранний зимний вечер.

Ветер, которого не было целый день, вернулся, полный энергии, изрядно посвежевший за время своего отдыха. Он свистел среди цепей ограды и гудел в ветвях елей и сосен.

Я сказал:

— Нам надо будет прийти сюда завтра пораньше с утра и пройти как можно дальше на север вдоль ограды, чтобы взглянуть на саму шахту.

— И ты прекрасно знаешь, что будет потом, — мрачно сказала Райа.

— Да.

— Мы не сможем увидеть достаточно, так что нам придется отправиться внутрь.

— Возможно.

— Под землю.

— Думаю, да.

— В туннели.

— Ну...

— Как во сне.

Я ничего не ответил.

Она сказала:

— И как во сне, они обнаружат, что мы там, и отправятся в погоню за нами.

До того, как темнота смогла поймать нас в ловушку на гребне, мы покинули ограду и направились обратно — вниз, по направлению к окружному шоссе, на котором оставили автомобиль. Темнота как будто била ключом из-под корней деревьев, капала соком с тяжелых ветвей сосен и елей, сочилась из каждого спутанного куста. К тому времени, когда мы вышли на открытые места и склоны, мерцающее одеяло снега было светлее, чем небо. Мы разглядели свои собственные старые следы. Они казались ранами на этой алебастрово-белой коже.

Когда мы дошли до машины, начал падать снег. Пока что редкие снежинки. Они витками спускались на землю со стремительно темнеющих небес, точно хлопья пепла, слетающие с давно обгорелых балок потолка. Однако в страшной тяжести, повисшей в воздухе, и в лютом холоде скрывалось не поддающееся описанию, но несомненное предзнаменование грядущей сильной бури.

Все время, пока мы ехали домой на Яблоневую тропу, снег шел не переставая. Он падал крупными хлопьями, которые кружили неустойчивые потоки ветра, еще не набравшего полную силу. Снег покрывал дорогу матовой пеленой, и мне почти казалось, что черная щебенка — на самом деле толстый слой стекла, а покрывала снега — просто занавеси, и мы едем по огромному окну, рвем шинами колес занавеси и давим на стекло, хотя оно и толстое. Это было окно, которое, возможно, отделяло этот мир от иного. В любой момент окно могло треснуть, и мы провалились бы в геенну.