— Подумать только! — восхищенно произнес князь. — Много ли отыщется на белом свете вдов, так свято хранящих память о покойном муже?

— Так что, дорогой мой, если соберетесь в Павловск, советую достать из сундука парик с «крысиным хвостиком». — Обольянинов пристально посмотрел на князя.

Илья Романович вздрогнул, ему показалось в этот миг, что граф видит его насквозь и наперед знает все его замыслы.

— Да я… да ведь у меня… — растерялся он, но быстро взял себя в руки. — Все мои сундуки сгорели в Москве. Придется заново шить камзол, добывать чулки и парик. Представляю, как все это ко мне пойдет, если я вздумаю нарядиться… То-то смеху будет! — Он старался говорить в шутливом тоне, но видно, не преуспел в лицедействе.

— Я вижу, у вас серьезные намерения, — без тени сомнения произнес граф. — Не знаю, зачем вам понадобилось покровительство Марии Федоровны. Видно, на то есть основательные причины… Но я мог бы вам помочь, — неожиданно предложил Обольянинов, — правда, с одним условием…

— Что за условие, граф? Не томите! — Князь всегда считался игроком, не умеющим блефовать, и на этот раз слишком поспешно раскрыл свои карты, вызвав на желтом лице партнера усмешку.

— Весьма простое условие, — успокоил его Семен Андреевич. — Вы дадите честное слово дворянина, что придете ко мне на помощь тогда, когда я этого от вас потребую, вне зависимости от времени и места…

Загадочный тон, которым Обольянинов произнес эти слова, напомнил Белозерскому ходившие на его счет сплетни: «Да он и вправду шпион! Вот бестия!»

— Я с удовольствием приму ваше условие, дорогой мой Семен Андреевич, — сладко запел Илья Романович, — если только оно не заденет моей дворянской чести и не потребует денежного вспомоществования. Ведь я стеснен в средствах.

— Однако, князь, — рассмеялся Обольянинов, — вы в ответ на мое единственное условие выдвинули целых два! Так можно черт знает до чего договориться! Давайте-ка лучше выпьем!

Он сам разлил в бокалы остатки вина и провозгласил тост за победу наших войск в Пруссии.

На следующий день, несмотря на то что началась весенняя распутица, Илья Романович засобирался в дорогу. «Переждали бы неделю-другую, — уговаривал его Обольянинов, — а потом, с божьей помощью, вместе тронемся в путь. Вместе-то веселее, и детишкам обоюдное удовольствие…» Но Белозерский сослался на то, что в Москве ему необходимо уладить кое-какие срочные дела.

Князю предстоял нелегкий разговор с ростовщиком Казимиром Летуновским. Хотя поляк и сделался сговорчивее после того, как Илья Романович вступил в права наследства, однако по-прежнему был прижимист и скуп и выдавал деньги из сундука Мещерских с большой неохотой, припоминая всякий раз Белозерскому его былое мотовство и разгильдяйство. А деньги князю были крайне необходимы для устройства в Петербурге. Он подозревал, что поездка в столицу затянется.

С графом они уговорились встретиться в Петербурге в первых числах апреля, Обольянинов даже пригласил князя с сыном пожить в его доме на Каменном острове. Илье Романовичу все это казалось весьма подозрительным. «Что задумал этот выжига? — ломал он голову. — Уж не хочет ли он использовать меня в своих грязных шпионских плутнях?» За бутылкой кьянти Обольянинов заверил его, что деньгами он обеспечен по гроб жизни и никогда ни у кого не попросит в долг. Это несколько успокоило князя, хотя и ненадолго. Он опасался как давать в долг, так и быть кому-то обязанным, тем более такому скользкому человеку, как Обольянинов.