– Не знаю… – Он повесил голову, потом вопросительно поднял глаза.

– Если останешься, тебе придется ходить в школу. Причем уже серьезно, без скидок. Я через месяц опять уеду. В мое отсутствие тебе придется жить в приюте, чтобы я знала, что ты в безопасности, что больше не рискуешь жизнью на улице. Ты можешь вернуться сюда, Блу, но только если мы договоримся и ты станешь выполнять свое обещание. Я не потерплю, чтобы ты валялся на моем диване и бездельничал, потому что ленишься идти в школу, тебе там, видите ли, скучно!

– Ненавижу приют и школу! Но, если ты меня заставишь, придется послушаться.

– Тебе придется заставить самого себя. Не могу же я тебя конвоировать, я не полицейский, да и не хочу! Если я начну тебя заставлять, то ты опять сбежишь. Изволь захотеть того, что это тебе в конце концов даст. Если мы с тобой будем заодно, то исключено, чтобы без меня ты слонялся по улицам. Иначе я заболею от тревоги за тебя, как в этот раз. Издалека, из тех мест, куда меня отправляют, я ничего не могу изменить. Поэтому мне нужна уверенность, что ты будешь поступать так, как пообещаешь. Как делаю я сама, когда говорю тебе, что вернусь.

Он серьезно кивнул. Было видно, что на него действуют ее убедительные слова. Джинни хотела ему помочь, хотела, чтобы он остался с ней, но только на том условии, чтобы в ее отсутствие он больше не сбегал из приюта и из школы.

Надежность – вот что Джинни требовалось от Блу.

– Ну, что скажешь?

– То и скажу: ужасно не хочется возвращаться в школу и в «Хьюстон-стрит»! – Это было сказано со всей серьезностью. Потом он расплылся в улыбке. – Но я сделаю это для тебя, потому что ты хорошая, и я не хочу тебя волновать. Теперь я могу вернуться?

Его физиономия выражала такую безграничную признательность, что Джинни улыбнулась сквозь слезы облегчения. Кроме него, у нее никого не было. Когда он пропал, она решила, что он исчез навсегда. Сейчас ее посетила новая мысль.

– Возвращайся. Но спать на моем диване ты больше не будешь.

– Это ничего, – решительно ответил он. – Дома у тетки я спал на полу или в ванне, когда к ней заваливался дружок. Тот еще был козел! – добавил он. От него Джинни услышала об этом человеке впервые, все, что она знала о сожителе Шарлин, исходило от нее. – И у тебя посплю на полу.

– Я о другом. – Джинни поманила его за собой во вторую спальню, забитую нераспакованными коробками с тех самых пор, как она сюда въехала. – Предлагаю тебе поработать, зарплата минимальная, как договаривались. Надо все это разобрать, чтобы ты мог жить в этой комнате. Как тебе такой вариант?

У него загорелись глаза, как у ребенка при виде рождественских подарков. Он недоверчиво уставился на Джинни.

– У меня никогда не было собственной комнаты, – благоговейно прошептал он. – Даже когда я жил с мамой. Мы спали в одной постели, правда, тогда я был еще совсем мал… Когда начинать? – Он уже загорелся.

– Сейчас прикинем, – сказала она, изображая раздумье. – Газету я уже прочла, душ приняла. Потом мне надо будет сходить в магазин. Может, прямо сейчас?

Он с криком бросился ей на шею. Джинни спросила, где его вещи. Он ответил, что оставил свой чемоданчик на колесиках и спальный мешок приятелю на вокзале, но может принести все в любое время.