— Вы его хорошо знаете?
— Именно поэтому я и убеждена в том, что он выкарабкается.
Гортон улыбнулся:
— Он чувствует, как вы постоянно молитесь о нем.
— Я атеистка.
— Можно молиться и не веруя. Как правило, большинство людей обращается к богу в минуты трудностей: в дни счастья мы забываем о нем.
— Я актриса, генерал…
— Разве у актрис не бывает трудностей?
— Я говорю о другом. Я не умею охранять. Я умею петь, и то довольно плохо…
— Охранять любимого надо от друзей — всего лишь. От врагов мы вам поможем сохранить его.
— Почему латыш пользуется таким вниманием британской контрразведки, генерал?
— Я объясню, если услышу ваше согласие помочь мне.
— Вам или той службе, которую вы представляете?
— Я не разделяю два эти понятия, мисс Пейдж. И я, и моя служба отдали себя делу охраны империи от посягательств извне — отныне и навечно.
— Не думала, что разведчики так сентиментальны…
— Я контрразведчик, мисс Пейдж. А мы сентиментальны куда больше, чем вам думается. Во имя империи мы должны положить на заклание друга, если он окажется врагом; враг может сделаться братом, если он оказал помощь Острову — при этом мы сделаны из такого же человеческого материала, как и все остальные.
Неслышная горничная принесла две чашки чаю. Гортон подвинул Мэри сахарницу и спросил:
— С лимоном?
Бургос, 1938, апрель
Лерсту. Совершенно секретно, напечатано в 2 экз.
После выхода Пальма из госпиталя «Санта крус» агентурная и оперативная разработка серьезно затруднилась в связи с присутствием в Бургосе его любовницы Мэри Пейдж. Все время они проводят вместе. Два раза мне удалось выехать с ним на рыбалку, но на какие-либо откровенные разговоры он не идет, подчеркивая свою приверженность идеологии фюрера, сохраняя при этом определенные сомнения по поводу жестокости нашей внутренней политики. Данные телефонных прослушиваний и наружного наблюдения никаких результатов не дали. Можно также с уверенностью сказать, что никаких компрометирующих контактов он не имеет. Ни с кем из подозрительных или неизвестных лиц не встречался. Прошу санкционировать продолжение работы с Пальма. В случае, если вы санкционируете продолжение работы, прошу разрешить завтра выезд вместе с ним за город на лов форели.
Штурмбанфюрер Штирлиц.
Штирлиц, Вольф и Ян — со шрамом на лбу, бледный еще после недавнего ранения (новый, 1938 год он встречал в госпитале) — сидели в сосновом, напоенном запахом смолы лесу так, чтобы видеть всех, кто мог подойти к реке, а их чтобы никто заметить не мог: лес был молодой, саженый, частый. В сумках у Штирлица и Пальма уже лежало по несколько маленьких форелей. Покусывая травку, Вольф говорил:
— Нужны либо технические данные нового «мессершмитта», либо, что еще лучше, сам самолет. Это просит Москва. После того как Ян провалил Вельтена, фашисты поняли, что пришло время испытывать свою новую технику, а не жульничать с продажей чужого старья… А новая техника у них, говорят, весьма серьезная.
— Надо покупать кого-то из летчиков, — сказал Пальма.
Штирлиц покачал головой:
— Мне поручено следить за летчиками. Лерст «отдал» мне весь легион «Кондор».