— Будет на сознательность давить. Поможем шахматистам Мозамбика! — сказал Анатолий.

— Это сколько угодно. Помогайте.

— Вам совсем не жалко шахматистов Мозамбика? — спросил Спасский.

— У вас, Борис, нет иммунитета к попрошайкам, — Фишер в имени Спасского делал ударение на первый слог. — Поживете на Западе, привыкнете. В свободном мире давно поняли, что при известном навыке доллар легче выпросить, чем заработать. Мне приходят письма, много писем, и все просят денег — ребенку на операцию, брату на учебу в университете, даже на отдых в Майами просят.

— А вы?

— Я? Я прежде всего смотрю, кто это пишет. Если человек знакомый — читаю. Если нет — читаю каждое десятое послание. Или вовсе не читаю. По настроению.

— А вдруг там что-то важное, в письме от незнакомца?

— Кто мне напишет что-то важное, Борис? И что важное мне можно написать? Что в штате Невада есть секретная база марсиан, и двести долларов для организации поиска? Что для спасения шипящих мадагаскарских тараканов необходимо создать приют?

— А если несчастный сирота попросит десять долларов на шахматный самоучитель?

— Если несчастный сирота не в силах сообразить, что можно купить подержанный самоучитель за девяносто девять центов, то ему не стоит заниматься шахматами.

— А чем же ему заниматься?

— В черную работу идти. Землю копать, — ответил Фишер, выказывая знакомство с русской классической литературой.

Карпов тем временем поднялся на бархан и стал обозревать окрестности в свой чудесный бинокль.

— Мираж! Настоящий мираж! — позвал он нас. — Или что-то странное!

И бархан был не самый высокий, и Карпов до самого верха не добрался, и солнце стояло еще невысоко и палило в четверть силы, но когда мы поравнялись с Анатолием, то были как свежеиспеченные колобки — горячие и румяные.

Но вид того стоил.

Пустыня!

А где мираж?

Не так и далеко. Озерцо, или, скорее, большая лужа в песках.

Откуда здесь лужа? Оптический феномен: нагретый воздух меняет преломление, и кажется, будто причина тому — вода. У нас в жару иногда подобное видно на дороге: асфальт раскаляется.

А тут песок, но солнце не чернозёмское. Покруче солнышко, сахарское.

Смотрели по очереди в бинокль. И я посмотрел.

Черную пленку на песке, вот что я увидел.

Такие, значит, в Сахаре миражи.

Я вернул бинокль Анатолию.

Меня тронули за рукав. Махмуд, наш шофер.

— Спросите, пожалуйста, у господина Карпова, могу ли я посмотреть в его превосходный бинокль, — сказал он. По-арабски.

Я перевел просьбу сержанта.

— Конечно, — протянул бинокль Карпов. Наш, советский человек, хоть и невозвращенец. Последним поделится.

Махмуд смотрел долго, смотрел внимательно, потом вернул бинокль.

— Это не мираж. Это Солнечный Зверь. Он нам сейчас не опасен, далеко, но я обязан немедленно сообщить о появлении чудовища.

— Чудовища?

— Видно, проснулся после бури. Нет, в Джалу он не двинется, вряд ли, но дорогу может оседлать. Прошу всех поскорее вернуться в машину, — и он заспешил вниз.

Я перевел наш разговор для остальных.

— Солнечный Зверь? Чудовище? — Анатолий опять посмотрел в бинокль. — Кажется, он шевелится, мираж. Но он и должен шевелиться, воздух-то движется.