Лину мутило при мысли о том, какая необъятная бездна раскрыла пасть под самолетом, как властно она манит к себе маленькую смешную металлическую птичку, возомнившую, будто может парить и владеть расстояниями.

В довершение всех бед Лина физически плохо переносила взлет: становилось трудно дышать, подташнивало, голова разламывалась от боли. Таблетки, которые предложила стюардесса, не помогли. Она прикрыла глаза и сосредоточилась. Надо было вобрать, впитать боль внутрь себя. Тогда она делалась частью организма, как печень или селезенка, становилась естественной и неотделимой, как цвет глаз, а потому менее ощутимой.

Вчера Митя помог ей собрать вещи, они уложили их в два больших коричневых чемодана. Было досадно и стыдно, что она не в состоянии самостоятельно справиться с таким простым делом, но, промучившись полдня и ничего путного не добившись, Лина сдалась.

В голове стоял туман, она нервничала и никак не могла решить, сколько пар обуви стоит брать, понадобится ли Мите спортивный костюм, пригодится ли ей вечернее платье, нужно ли брать каждому свой шампунь или вполне можно несколько дней обойтись одним на двоих.

Когда муж отправился вечером в душ, Лина вышла на балкон. Стояла там, в приторных и плотных, как сгущенное молоко, сумерках и задыхалась от окутавшего ее ощущения собственной бесполезности. Она ни на что, ни на что не годится! Только и умеет, что осложнять любимому мужчине жизнь! Лине хотелось плакать, но не получалось. Слезы будто смерзлись в ледяной сухой ком и застряли посреди глотки. Она шагнула вперед, вцепилась в перила и перегнулась вниз.

Четвертый этаж – всего только четвертый. Лина в который раз пожалела, что они не купили квартиру этажом повыше. Вот из окна офиса «Мителины» можно было выпрыгнуть и воспарить, как птица, и улететь сразу туда, где хорошо и ничего больше не болит. А здесь…

Запросто можно переломать ноги или руки, но выжить. Или, хуже всего, перебить позвоночник и на долгие годы остаться инвалидом на попечении Мити. Он будет страдать, мучиться, преданно ухаживая за своей никудышной женой-обузой и… ненавидеть ее.

Этого нельзя допустить. Ни в коем случае. «Он любит меня! Любит!» – прошептала она и почти поверила.

Ангелина вернулась в комнату и постаралась успокоиться, по привычке загнать все эти эмоции и мысли подальше, вглубь себя, чтобы после изгнать из души, выбросив на холст или бумагу.

Нет, Митя ни разу не упрекнул ее, не выказал недовольства. Он принимал все как должное – она это чувствовала. Муж смотрел на нее ясным и открытым взглядом, не насмехался над ней и не презирал, не ругал, не пытался умничать и читать нотации. Хотя она, конечно, заслуживала всего этого – и даже гораздо большего. Но он лишь подшучивал, по-доброму посмеивался над Лининой, как он полагал, рассеянностью и несобранностью.

Но она-то знала, что дело не в рассеянности и забывчивости! Ее секрет состоял в том, что на самом деле Лина никогда не забывала, что от нее требуется, помнила, что и когда нужно сделать! Помнила – и изо всех сил старалась делать как надо, как принято, как правильно, как понравилось бы мужу…