«Фирма веников не вяжет», — подумал Данилов. Рука болела и мерзла, и хотелось надеть на нее еще одну перчатку.

— Ты чего? — спросил Веник у Данилова. — Тебе… чего?

Вид у него был испуганный.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал Данилов, — прямо сейчас.

— Через полчаса торги начнутся…

— За полчаса мы успеем.

— Ну давай, — согласился Веник неуверенно. Было видно, что ему до смерти не хочется разговаривать с Даниловым. — Кофе будешь?

— Буду, — сказал Данилов.

Бледный юноша и фигуристая девица посмотрели друг на друга.

— Нам выйти? — спросила девица у Веника.

— Если можно, пожалуйста, — ответил за него Данилов.

— А что? — спросил Веник и улыбнулся жалкой залихватской улыбкой. — У нас секреты?

— Секреты, — согласился Данилов.

«Давно надо было его запугать», — подумал Данилов, глядя, как суетится Веник, ставший вдруг маленьким и жалким.

Как это он раньше не догадался? Его так легко запугать — только прикрикнуть погромче, и на все вопросы давно нашлись бы ответы.

Дверь в будочку тихо притворилась за сотрудниками, и Веник бодро спросил у Данилова:

— Тебе с сахаром?

— Да, если можно.

Кофе был в щербатой белой кружке. На боку коричневые потеки. Данилов мерз, рука болела, в голове от недосыпа как будто толклось битое стекло, поэтому он взял кружку и отхлебнул, несмотря на потеки. Кофе был густой и очень горячий, очевидно сваренный, а не разболтанный из баночного суррогата. В нем было много сахара. Хорошо бы, если бы в нем был коньяк. Подумаешь — полдесятого утра! Сегодня у него очень трудный день.

— Веник, у тебя есть коньяк?

— Что?! Какой коньяк?

— Любой. Лучше, конечно, не подпольного производства.

— Сейчас утро, Данилов, — осторожно сказал Веник. Кажется, теперь он перепугался по-настоящему. Данилов никогда и ничего с ним не пил.

— Ну и что? Есть?

— Где-то был. Сейчас… — Он нагнулся, пошарил в тумбочке, ничего не нашел и перебежал к шкафчику. — Вот, есть. Тебе в стакан налить?

Данилов взял у него из рук бутылку, посмотрел на этикетку и налил себе в кружку — прилично, — отхлебнул и едва сдержался, чтобы не закрыть глаза.

— Ты прямо в перчатках будешь сидеть? — спросил осмелевший Веник, который никак не мог понять, в чем дело и что такое стряслось с Даниловым.

— Да, — сказал Данилов, — в перчатках. Что ты надумал, Веник?

— Надумал? О… чем я надумал?

— Или ты говоришь мне, где ты был утром в субботу, или возвращаешь мне деньги, — сказал Данилов и еще отхлебнул, чувствуя, как коньяк глушит стеклянный морозный звон у него в голове. — Я тебе предлагал сделку. Ты забыл?

— Нет, — нервно сказал Веник, — не забыл.

Он с размаху сел на стул, пошарив, вытащил из тумбочки стакан, дунул в него и налил себе коньяку.

Выпил тоже с размаху и задышал, приоткрыв жалкий ротик.

— Что ты ко мне привязался, Данилов? — начал он и, кажется, даже шмыгнул носом. — Ну что я сделал? Ты же знаешь, что я деньги тебе вернуть так быстро не могу, они у меня все в деле!

— В деле! — повторил Данилов. — В каком еще деле?

— Я не могу тебе сказать, где я был, — зашептал Веник, нервно оглядываясь по сторонам, — ну не могу, и все! Тебе все равно, конечно, ты весь чистенький, правильный, скучный, как газон, а у людей… Разные бывают ситуации!