На следующий день почта принесла мне письмо. Мой клерк справлялся, может ли статься, что я вернусь в Англию к началу открывающейся судебной сессии. Не раздумывая, я отвечал так: «Дату своего возвращения определить пока не могу». Когда я писал это, Нейоми была рядом, в той же комнате. Что бы она сказала, подумал я, если бы я прибавил устно: «Это — из-за тебя!»?

Вопрос времени теперь приобрел огромную важность для обитателей Морвик-фарм. Через шесть недель в Нарраби должен был начать заседания уголовный суд.

Однако за все это время не произошло ровно ничего значительного.

В ответ на наше объявление о розыске Джона Джаго мы получили множество бесполезных писем; но никакой информации, подтверждающей, что он жив, не поступило. Не обнаружилось ни единого следа, который мог бы привести нас к пропавшему, ни тени сомнения нельзя было бросить на вывод обвинения о том, что тело его брошено в горящую известь. Сайлас Мидоукрофт твердо стоял на своем ужасном признании. Его брат Эмброуз с равным упорством утверждал, что невиновен, вновь и вновь повторяя то, что рассказал нам во время нашего первого посещения тюрьмы. Нейоми регулярно навещала его; я неизменно сопровождал ее при этом.

Однако с течением времени решимость Эмброуза несколько увяла, он сделался беспокоен и подозрителен и раздражался по пустякам. Такую перемену в поведении нельзя было назвать безусловной приметой снедающего его чувства вины — она могла указывать всего лишь на естественное в таких обстоятельствах нервное перенапряжение, нараставшее с приближением дня, на который назначено было открытие судебного разбирательства. Нейоми заметила, как изменился возлюбленный; ее душевная тревога нарастала, но ни на минуту она не усомнилась в невиновности Эмброуза.

По преимуществу все описываемое сейчас время — за исключением трапез, на которые собирались остатки семейства, — я оставался наедине с прекрасной американкой. Мисс Мидоукрофт в уединении своей комнаты пересматривала газеты в поисках известий о здравствующем мистере Джаго. Мистер Мидоукрофт не принимал никого, кроме сестры, врача и одного-двух старых друзей. С тех пор у меня появились основания полагать, что именно тогда, в дни нашего тесного общения, Нейоми стала догадываться об истинной природе чувств, которые во мне пробудила. Но свое открытие она хранила в тайне. Ее отношение ко мне неизменно оставалось дружеским; ни на волосок не преступала она безопасных границ, установленных ею.

Начались заседания суда. Выслушав свидетелей и обсудив признание Сайласа Мидоукрофта, большое жюри[3] утвердило обвинительный акт против обоих подсудимых. Суд был назначен на понедельник будущей недели.

Перед этим я осторожно подготовил Нейоми к тому, что решение именно таким и будет. Она мужественно встретила новый удар.

— Если вам еще не наскучило, — сказала она, — пойдемте со мной завтра к Эмброузу. Ему нужна поддержка. — Она помолчала, глядя на сегодняшнюю почту — груду писем, лежащую на столе. — Ни слова о Джоне Джаго! А ведь объявление перепечатали все газеты! Я так верила, что мы получим известие о нем задолго до этого дня!