Сырцов быстренько разлил по второй.

— Я психически и физически истощена, — предупредила Люба. — Могу насосаться как зюзя.

— Соберу по частям и доставлю в целости и сохранности, — великодушно пообещал Сырцов. — А теперь для разнообразия вместо «раз, два, три!» давай «трах, бах, бах».

— Не поняла, — подозрительно и с угрозой объявила Люба. — Ты предлагаешь мне нечто неприличное или даже извращенное?

— Дурында, я предлагаю выпить по второй так, чтобы опять же не смотреть на тебя, некрасивую. Второй «бах» будет вместо «три».

— Только и всего? — разочарованно произнесла она. — Тогда давай.

— Трах, бах, бах! — скомандовал он, и они синхронно выпили по второй.

Закусили и пригорюнились. Люба подумала, подумала и решила:

— Сегодня целоваться не будем.

— Это еще почему? — возмутился Сырцов.

— От нас рыбой пахнет.

— А что делать будем?

— На Москву смотреть.

— Так ее отсюда не видно.

— За церковь отойдем к парапету и посмотрим.

— Продукт уведут, — мрачно предрек Сырцов.

— А знаешь как? — у Любы в яростной веселости во тьме засверкали бесшабашные глаза: — Я впереди пойду, а ты сзади с кейсом, как лакей с подносом. Только я выпить захочу, а ты тут как тут. Красиво, а?

— Спектакль по пьесе Островского «Горячее сердце». В роли откупщика Хлынова — даровитая актриса Любовь Листратова. Что же, начали!

Так и шли: впереди в светящейся во тьме оранжевой маечке откупщик Хлынов (он же девица Люба), а сзади лакей Сырцов с подносом (он же кейс).

Пристроились на шершавом камне парапета и принялись разглядывать Москву, которая всегда прекрасна. Петля Москвы-реки, овал Лужников, причудливый контур Новодевичьего, разноцветная глыба Кремля и, как стражники великого города, пронзительно освещенные высотные дома.

— Хорошо, — сказала Люба и прижалась плечом к его широченной груди.

— Хорошо, — согласился он. И вдруг сказал, сам от себя такого не ожидая: — Мне в нашем доме один старичок обмен предлагает. Мою на его двухкомнатную. С доплатой, конечно. Он всяких обменных контор боится, а мне доверяет. Меняться, Люба?

Она посмотрела на него испуганно и предупредила:

— С огнем играешь, Георгий?

— Так как мне быть?

— Это уж твое дело, — Люба решила быстренько снять скользкий вопрос с повестки этого позднего вечера.

— Наше, — не согласился он.

— Давай сегодня о другом, а? — попросила она.

— Тогда выпьем, — нашел Сырцов выход из кризиса.

— За Москву! — решила Люба. — За нашу с тобой Москву, Георгий. И не будем считать. А то ты еще какую-нибудь гадость выдумаешь.

— Уже выдумал, — азартно раздувая ноздри (осенило!), признался Сырцов и лихорадочно просчитал новый эрзац «раз, два, три»: — Ты, мразь, кок!

Не выпила Люба под такое безобразие. Поинтересовалась:

— Крыша поехала?

— Наоборот, приехала! — неизвестно чему радуясь, возразил он. И к месту, как ему казалось, вспомнил из богомоловского «Августа сорок четвертого» знаменитую коронную фразу: — Бабушка приехала!

Полковник Панкратов встретил его у монументальной проходной — единственной в бесконечной неприступной стене с проволокой поверху.

— Ксива у тебя какая-нибудь есть? — спросил полковник: — В меру нейтральная, но убедительная?