— Тут пакетиком не обойдешься, — справедливо решил он.
— Сколько вас здесь? — спросил Махов.
— Со мной тринадцать, — ответил Анистратов.
— Включая этих? — Махов кивнул на загрустившую пару быков.
— Включая этих, — послушно подтвердил Анистратов.
На этих деятельные оперативники уже вежливо надевали наручники.
Управились за десять минут. Обезоруженная охрана (все тринадцать, включая Вениамина Анистратова) была упрятана в служебное помещение проходной, у закрытой двери которого остались двое из панкратовской команды. Остальные совместно с оперативниками приступили к прочесыванию территории пансионата.
Аллея мягких лиственниц вела к умело распластанному по неровному рельефу разновысокому и одновременно плоскому дому. Махов, Смирнов, Сырцов, Нефедов и двое оперативников вольной гурьбой расслабленно шли по этой аллее. Поднявшись на террасу-антре, вошли в дом. Открылась анфилада. Не таясь, они неровной дробью затопали по ней.
Этот шум и услышали дочка с папой.
— Подожди меня здесь, — приказала Светлана и бегом вернулась в свои апартаменты. Шаги приближались. Дмитрий Федорович взмахнул руками, как нелетающая курица крыльями, и закричал, бессмысленно зовя:
— Света! Света! — зная, что она уже не вернется. Кресло по ампирному закону стояло у стены меж обширных окон. Ноги держали плохо. Он опустился в кресло и ладонью прикрыл глаза. Не от света — от безнадежности.
Глядя сверху на усохшего всесильного человечка, Махов назвался:
— Полковник милиции Махов. В связи… — привязалось же это «в связи»! — … с убийством Витольда Зверева мы вынуждены произвести обыск в этом доме. Вот ордер, — он протянул бумажку, но Дмитрий Федорович не взял ее. Он вроде и не слышал, что ему говорили. Подошел Смирнов, потряс старичка за плечо, спросил обычно:
— Как живешь, Митяй?
Дмитрий Федорович, самому себе сопротивляясь, оторвал ладонь от глаз.
— Ты… — на протяжном выдохе произнес он.
Боже, как мы все одинаковы!
— Я… — подражая не ему, а Сырцову, общавшемуся с Демидовым, откликнулся Смирнов и, варьируя, повторил: — Так как жизнь, старик?
Не с добродушием приятельства пришло словечко «старик», с жестоким обозначением физического состояния и возраста было произнесено оно. Но не впавший в детство старец сидел в кресле. Ответил Смирнову сильный от ненависти яростный и несмирившийся с проигрышем старик:
— Жизнь хороша, милиционер. Одно лишь огорчение в ней: до сих пор сожалею, что не додавил тебя до конца в шестьдесят девятом.
— А теперь уже поздно, — посочувствовал ему Смирнов.
— Зря так думаете, Александр Иванович, — не согласился Сырцов с благодушным смирновским предложением. — Такой и из могилы укусит.
— И ты здесь, Сырцов? — с изумлением ахнул Дмитрий Федорович. — Ты же — покойник!
— Был им одно время, — уточнил Сырцов. — Где Светлана?
— Не знаю, — ответил невнимательный отец.
— А где ее комнаты?
Уж тут-то «не знаю» не скажешь. Слабым движением руки Дмитрий Федорович указал направление. Сырцов туда и пошел.
— Жора, Жора, ты куда? — быстро и азартно полюбопытствовал Смирнов.
— На веселые дела, — не оборачиваясь, ответил Сырцов.