Шведова вытерла рот ладонью, кашлянула и приказала:

— Младший сержант, ко мне!

Водила растерянно оглянулся. Женька повесил автомат на шею, полез на камни, отобрал у вояки мокрую гимнастерку:

— Шагай давай. Нельзя себя так запускать.

Стоящий у воды Попутный опустил бинокль и печально сказал:

— Часовые из вас, как из меня Лидия Русланова[39]. Автомат мне живо передал, товарищ лейтенант…

Гимнастерку Женька простирнул, водила пытался вякнуть, но старшина на него цыкнула. С бинтами она управлялась ловко, видимо, опыт был. Бинтов тоже хватало — финны позаботились.

Замерзший Коваленко выбрался на берег, жмурясь подставлял спину солнышку.

— Промерил, там глубина метров двадцать пять. Для меня многовато. Филиппинца бы какого, у них там племя баджау есть. Или, к примеру, японские ама…

— Да, нам здесь еще задубевших папуасов да самураев не хватает, — констатировал Попутный. — Вот что, мы тут осмыслим, выводы сделаем, а ты, Евгений, пообщался бы пока со старшиной. У вас там явно контакт наметился.

— Я, товарищ майор, в таком смысле общаться не умею, — хмуро сказал Женька.

— Не дури. Не «в таком смысле», а просто поговори. Она, видишь ли, сейчас очень даже запросто может кобуру расстегнуть да ствол себе в ухо сунуть, — жестко сказал Попутный.

— Товарищ майор… — ужаснулся Коваленко.

— Молчи, Валера. Мы сейчас лишними будем. Она нам не верит, и при всем своем сочувствии я собственное ухо «нагану» подставлять не собираюсь. Лучше бы ей в жилетку товарищу Торчку взрыднуть, но ефрейтор в этом отношении еще та колода.

Водила сидел, моргал. В свежих повязках он куда более на человека походил.

— Ухо я ему еле прочистила, — сердито сказала Шведова. — Руки бы поотшибать тому, кто обрабатывал.

— Там поток раненых большой был, — пробормотал водитель.

— Еще заступается, лопух, — удивилась старшина, сматывая остаток бинта.

— Вот что, Алексей, ты автомат бери и погуляй часовым. Гимнастерка сушится, начальство совещается, а нам со старшиной поговорить нужно.

Сержант безмолвно подхватил автомат, пошел выше по склону. Со спины на него смотреть все равно было трудно.

— Чем же его так? — пробормотал Женька.

— Осколок. Ребра раздробило. — Шведова смотрела вопросительно.

Женька поправил ворот — пуговицы держались на соплях, через день точно посыпятся. Вот что и как говорить? Понятно, кто именно со старшиной мог бы по-женски, по-товарищески поговорить, внушить, что должно. Ну, у переводчика, как у того специалиста не получится, но лучше все равно напрямую.

Земляков присел на корточки и сказал:

— Выглядишь ты ужасно. Извини, что на «ты», но если по возрасту и вообще. Комсомолка?

— Билет показать?

— Не глупи. Я к тому, что марку нужно держать. Он был хорошим человеком и командиром. Да, поверить трудно. Черт, надо же, чтоб вот так… Но война. Держись. Варварин бы слабость понял, но не одобрил. Он правильный был. Сама знаешь.

— Что, так заметно? — глухо спросила Шведова, глядя в песок.

— Дураки мы, что ли? Но это никого не касается. — Женька смотрел, как падают в желтый карельский песок редкие капли — похоже, старшина и сама не понимала, что плачет.