В кронах сосен еще пощелкивали редкие пули. Тарахтел пулемет…

00.58

Приемы транспортирования раненых Марина помнила дурно. Впрочем, мертвые — не раненые, им спокойнее. Лешкин маскхалат трещал, но выдерживал — новый, крепкий, что ему… Стоптанные каблуки сержантских сапог тянули две параллельные борозды по хвое. И рация мешала. Вот сундук проклятый.

Старшина замерла на корточках, прислушиваясь. Шорох вроде слышала? Нет, показалось. Хрип собственных легких оглушал. Там, за спиной, стрекотал пулемет, постукивали винтовки. Утихает. Ушел кто-то из наших? Едва ли, там, на взлетной, все и остались.

Шведова потерлась о плечо мокрой щекой и ухватила мертвого за ворот. Поехали, Лешка…

Бороздили хвою сапоги мертвого. Как от дрезины след. Марина протащила еще, оставила тело. Пошатываясь, побрела затирать следы. Вот же, мать их, и веткой неудобно, а подошвами еще хуже. Громко хрустнуло за кустами. Марина упала на колени, лапнула автомат…

— Ты спокойнее, — приглушенно сказали из сумрака. — Свои.

Старшина сидела, выставив автомат, опертый диском о колени — ствол от вдохов-выдохов гулял в поллеса. Коваленко посмотрел, подал руку, помогая встать:

— Давай ствол, натаскалась.

— Это Лешкин, — зачем-то объяснила Марина, отдавая автомат. — Мой пустой был.

— Мой тоже. Бросил. Эх, коллекционная трещалка была, — старший лейтенант вздохнул.

— Там-то что? — Старшина мотнула дергающимся подбородком в сторону аэродрома.

— Мы ушли. Финнов сколько-то прихватили. Догонять майора нужно.

Стояли над мертвым радистом.

— Наповал, значит, — пробормотал Коваленко. — И агрегат не защитил.

— Две в спину. Через сердце одна прошла.

Старлей из заграничного Калининграда кивнул. Видно, понимал, что раз через сердце, значит, повезло.

Комары садились на лицо Лехи Трофимова — не поняли еще, что мертвый. Щеки впалые, бинт грязноватый — и правда как живой. Марина думала о том, что на катере нужно было парню повязку поменять. Забыла. Еще забыла, что некоторые после смерти красивее становятся. И это правильно. Уходят люди. Вот некоторые считают, что это так, вроде самого конечного конца у человека: «Вздохнул и умер». Старшина санмедслужбы Шведова иначе думала. Уходят люди, и им там хорошо. Не рай, конечно. То, про рай сусальный — кудрявая-облачная сказочка, она попами выдумана. Для верующих и прочего слабого характером народа. Жизнь там. Как здесь, только лучше. Без войны и госпиталей. Иные трудности имеются, да нам их отсюда представить сложно. Ну и не надо. Попадем, встретят, все расскажут. Там наших полно. Вот и еще одним хорошим человеком там больше стало.

— Я возьму, — Коваленко нагнулся, примерился. — Рацию осилишь?

— Донесу.

Старший лейтенант поднял тело, уверенно устроил на широком плече:

— Двинулись. Только вернемся малость. За вами, как за танком, просека. Свернем у ручья, попутаем фиников.

Марина кивнула. Никакого ручья она не помнила…

Ручей был. Забыла просто. Все забыла, работала. Неужели когда-то иная работа будет?

Шли по ручью. Хлюпали по холодной воде, волосы тоже были мокрые, ко лбу липли — дождик идет. Наверное, давно уже моросит…